Цап-царап, моя радость
Шрифт:
Сценарист, галантно извинившись, что вынужден сесть напротив нее, а не рядом, занял вращающееся кресло. На фоне окна он смотрелся довольно внушительно. Однако, когда Эмиль Григорьевич нашарил среди бумаг на столе трубку, набил ее, раскурил и повернулся к девушке в профиль, чуть откинув голову назад, она едва не прыснула.
Если в этой позе и с трубкой Василий Ливанов, играющий Шерлока Холмса в известном сериале о знаменитом английском сыщике, смотрелся на редкость эффектно, то Таран-Бороновский выглядел представительно лишь в собственных глазах. «Ему эта трубка идет
Эмиль Григорьевич счел ее смущение результатом произведенного неизгладимого впечатления. Пыхнув пару раз трубкой, он дотянулся до лежащей на столе руки девушки и похлопал по ней:
– Ну-ну, не стесняйся, чувствуй себя как дома.
Лина кивнула, не поднимая глаз. Однако нельзя сказать, что ей сразу удалось расслабиться и избавиться от снедающих душу обиды и разочарования. На душе скребли кошки, общество энергичного, напористого Эмиля Григорьевича будоражило. Но постепенно он заразил ее своим энтузиазмом и отвлек от печальных мыслей.
Он как бы раскручивал высказанные ею накануне соображения о сюжете будущей книги. Доводил отдельные эпизоды до логического завершения. Точнее, исподволь заставлял это делать саму Лину, изображая искреннюю заинтересованность, задавая наводящие вопросы, продолжая начатые ею фразы, схватывая на лету еще не до конца оформившиеся идеи. И делая какие-то пометки на разбросанных по столу листах бумаги.
Ей уже казалось, что, не будь Эмиля Григорьевича, она ни за что не додумалась бы до всего сама. Если же слишком неправдоподобные сюжетные повороты или сверхскоростное развитие событий смущали ее и Лина набиралась смелости сказать об этом, ее собеседник иронично усмехался и с чувством превосходства ссылался на неведомые ей законы жанра.
– Главное, чтобы зрителям нравилось. Остальное – ерунда, – заметил он по ходу беседы.
Его «ага-ага», произносимые с нажимом и придыханием, действовали на девушку как удары хлыста на цирковую лошадь, мчащуюся по арене. Подстегивали, заставляли напрягать воображение, порождали желание показать себя во всей красе.
В самом начале их разговора сценарист включил кофеварку и беспрестанно подливал себе и Лине кофе в большие керамические кружки. Вместо любимых семечек, что снимали часть напряжения и настраивали девушку на творческий лад, здесь в плетеной корзинке лежали крохотные сушки с маком, которые Эмиль Григорьевич разламывал пальцами на кусочки и аппетитно хрумкал ими…
– Мне бы вашу фантазию и ваш опыт, – наконец благоговейным шепотом произнесла Лина, искренне потрясенная сценаристом. За окном к этому времени стемнело, и на территории жилого комплекса зажглись фонари.
Эмиль Григорьевич, казалось, ее не слышал, погруженный в размышления. На его лице застыла торжествующая улыбка победителя: он, Таран-Бороновский, опять будет на коне… Нет, не опять, а как всегда!
– Что ты сказала, Линочка? – спросил он, отвлекаясь от своих дум.
– Что вы просто гений!
– Есть немножко, – нарочито скромно, как бы обращая ответ в шутку, произнес
Теперь предстояло перейти к еще одному вопросу их творческого сотрудничества. Каждый труд, как известно, должен быть оплачен. И Эмиль Григорьевич по мере своих сил старался следовать этому положению.
– Итак, Линочка, из того, что мы тут с тобой насочиняли, вполне может выйти недурственный сценарий…
Он умолк, ожидая реакции девушки. От ее ответа зависело, в каком ключе следует повести разговор на столь щекотливую тему.
– Ну что вы! – воскликнула Лина, весьма порадовав Эмиля Григорьевича. – Это все вы! Мне бы и десятой доли не придумать того, что вы с ходу наговорили. И потом, я ничего не смыслю в законах жанра, сами же видите.
– Вижу, вижу, – покивал сценарист и усмехнулся: – Я много чего вижу. Тогда поступим так: я поработаю над нашими черновыми заметками, – он указал на исписанные листки на столе, – и доведу их, так сказать, до ума. Будем надеяться, на телевидении к сценарию отнесутся благосклонно. Глядишь, в скором времени даже сериал по нему снимут…
– Правда?
Сценарист пожал плечами: мол, чем черт не шутит.
– Только вот сценарий я смогу представить от своего имени. Тебя ведь никто на телевидении не знает, да и…
– Я все понимаю, – перебила его Лина. – И ни на что не претендую. Более того, вы даже не представляете, как я вам благодарна. Я ведь впервые видела, как работает настоящий писатель, а это неоценимая вещь…
– Ну, хватит, достаточно, – остановил ее Эмиль Григорьевич, более чем довольный словами Лины. – В тебе тоже есть определенный творческий потенциал. Только его надо развивать. А я люблю, так сказать, помогать молодым талантам. Не будешь возражать, если мы еще пообщаемся?
– Конечно, не буду, – ответила Лина.
Извинившись, Эмиль Григорьевич куда-то вышел. Куда, девушка так и не поняла. Но вернулся он с горкой бутербродов на тарелке и с упаковкой эклеров.
– А сейчас самое время перекусить. Прости, я по-холостяцки, – произнес Эмиль Григорьевич и игриво подмигнул Лине.
К ней сразу же вернулось тревожное ощущение, которое она испытала, едва увидев диванчик. Но Лина снова устыдилась своих порочных, право слово, мыслей. Такой достойный человек, с ней возится, как… как отец родной, а ей всякая чушь в голову лезет. Нельзя всех мужчин одним аршином мерить.
Доехав до дому на вызванном и заранее оплаченном Эмилем Григорьевичем такси, отчего Лина и вовсе почувствовала себя в неоплатном долгу перед сценаристом, она переступила порог квартиры. Было довольно поздно. От избытка переживаний и впечатлений в голове гудело. К тому же она неожиданно ощутила себя вымотанной до предела.
Из последних сил раздевшись и умывшись, Лина забралась в постель и мгновенно уснула – словно провалилась в черную бездну. Проснулась она по звонку будильника, и тут же радостно забилось ее сердце: сегодня она опять встретится с Артемом!