Царь Аттолии
Шрифт:
— Я, Аттолия Ирина, прощаю моему Секретарю архива Релиусу его преступления и неудачи ради многочисленных заслуг перед Отечеством и из любви, которую я сохранила к нему.
Релиус сглотнул. Евгенидис выпустил край бумаги и расправил рукав. Свиток свернулся в тугую трубочку.
— Ради любви, которую она сохранила к тебе, Релиус.
— Это письмо… — произнес Релиус, сдерживая слезы. — Положите его в лампу, пусть оно превратится в пепел.
Евгенидис покачал головой, но Релиус уже закрыл глаза, он ничего не видел.
— Релиус, —
— Это ее слова. Если я брошу свиток в огонь, бумага сгорит, но ее обещание не так легко превратить в пепел. Она не изменит своего решения.
Релиус покачал головой.
— Вы царь, — сказал он.
Это был последний из возможных аргументов. Царь возразил:
— Если бы она думала, что я своей волей пожелаю отклонить решение о помиловании, она не подписала бы это письмо. Это было бы ложью, а она не стала бы лгать тебе.
— Нет, — неуверенно сказал Релиус, — она не сможет.
Из его груди вырвался вздох облегчения.
— Я сожалею, что не смог прийти раньше, Релиус. Я не собирался оставлять тебя одного так надолго.
Царь сидел рядом с Секретарем, и ни один из них не сказал ни слова, пока Релиус не заснул. Наконец царь встал и некоторое время стоял, сгорбившись, прежде чем расправить плечи с почти неслышным вздохом.
Утром Костис проспал время тренировки, не спеша и с удовольствием вымылся в бане, и направился в столовую завтракать. Он выбрал место подальше от всех, но пребывал в одиночестве недолго. Вокруг него мгновенно образовалась группа гвардейцев и расселась по обе стороны стола, словно стая грачей. Их поспешность смутила Костиса, но удрать от них, никого не обидев, не было никакой возможности.
Они жаждали новостей, а Костис был наиболее вероятным их источником.
— Мы слышали, что царь арестовал лейтенанта Сеана по сфабрикованному обвинению.
Для них Сеанус все еще был гвардейским лейтенантом.
— Оно не было сфабриковано, — ответил Костис, прежде чем успел сообразить, что именно таким оно и было.
— Он признался, — сказал Костис, но охранники заметили его колебания. Они смотрели на него так недоверчиво, что Костис добавил твердо: — Сеанус пытался убить царя.
— Разве мы не желали ему удачи? — сказал Домисидон, командир третьей сотни.
Костис поморщился. Всего несколько дней назад он совершенно искренне согласился бы с этими словами. А может быть, и нет. В саду он помчался к Евгенидису прежде, чем понял, что тот представляет из себя больше, чем кажется, прежде, чем узнал, что царица любит его. Что заставило его изменить свое мнение о царе? Может быть, подозрения насчет Сеана, но Костис думал, что скорее всего, это были слезы царя и осознание того, что царь, каким бы неприятным он ни был, как и любой другой человек может плакать от одиночества и
Экзис сидел напротив, наблюдая за Костисом и приподняв брови. Костис пожал плечами.
— Думаю, нам не стоит забывать, что Сеанус является истинным сыном барона Эрондитеса.
Гвардейцы поняли его. Что бы они ни думали о царе, они хорошо знали, какую опасность представляет для их царицы Дом Эрондитесов.
— По крайней мере, теперь мы знаем, почему царица делала вид, что привязана к царю. Она превратила его в свою марионетку, — спокойно сказал Экзис.
— Никакая он не марионетка, — возмутился Костис, но все вокруг засмеялись.
— Ты говоришь, как его придворный, — сказал Домисидон. — Но разве можно им верить?
— Расскажи нам о драке в саду, — попросил Экзис. — Ее видели только вы с Телеусом, но из капитана ни словечка не вытянешь.
Костис задумался. Он не совсем понимал, почему не желает говорить о нападении на царя.
— Вчера я проспал почти весь день. Лучше расскажите сначала ваши новости.
Он узнал, что царь не отправился прямо в постель, как обещал.
— Что он делал на башне Комемнуса? — удивился Костис.
— Любовался видом, — предположил кто-то.
Костис узнал одного из рядовых, явившихся накануне вместе с Телеусом в тюремную камеру.
— Ты его видел? — быстро спросил Костис. — Куда он пошел?
Охранник с подозрением покосился на него.
— Я не мог видеть. Что это меняет?
— Ничего, — поспешно ответил Костис. — Я рад, что в конце концов вы доставили его обратно в его спальню.
— В спальню Ее Величества. Кажется, он остался там.
В разговор вмешался другой охранник.
— Я слышал, он опять собирался удрать, но служанка царицы подлила ему опиума в вино.
— Не в вино, а в суп. От вина он отказался, но все равно заснул.
Охранники недоброжелательно рассмеялись.
— Значит, он опять солгал, — сказал Костис с принужденным смехом. — Это у него получается лучше всего.
— Ну, для тебя это не сюрприз, не так ли? — предположил человек, сидящий слева.
— Расскажи нам о сражении, — снова попросил кто-то, и все эхом подхватили его слова. — Расскажи о сражении с убийцами.
Подняв голову, Костис увидел, что к столу идет Аристогетон с кружкой вина и полным ртом хлеба. Костис радостно улыбнулся ему.
— Я думал, ты под домашним арестом.
Арис улыбнулся в ответ, как довольный хомяк.
— Царица не восстановила меня в должности, но она все же вернула звание капитана Телеусу и уволила Энкелиса.
— Она уволила Энкелиса?
Но для охраны это была старая новость. Они жаждали услышать о попытке покушения и больше не хотели ждать.
— Аристогетон говорит, что прибежал слишком поздно и не видел ничего, кроме трех жмуриков на земле. Расскажи, что там было на самом деле, Костис.