Царь-дерево
Шрифт:
Все шло ему впрок — от студеной воды наливались мускулы; семечки и овощная болтанка делали его крепким и выносливым. Он походил на молодого бычка. Зимой 1967 года, когда ему исполнилось восемнадцать лет и в коммуне объявили о наборе в армию, вся деревня хлопотала, чтобы его призвали служить. Врачи осмотрели его с головы до ног и не нашли ни единого изъяна; политическая проверка тоже прошла без сучка без задоринки, предки в трех коленах были батраками-голодранцами. Сунь с тетушкой были счастливы, все в деревне от мала до велика радовались за них. И вдруг за два дня до призыва пришла дурная весть. Дачжуана не взяли в армию! Тетушка поковыляла на своих маленьких
— Помогите, сделайте что-нибудь для несчастного сироты! — взмолилась она. — Ведь рос без отца, без матери…
— Количество призывников ограничено, кого из них мне прикажете жалеть? — с каменным лицом ответил тот. — В законе о военнообязанных нет статьи о сиротах.
Пэн Шукуй, приехавший за призывниками, посочувствовал парню и три раза говорил с военпредом, но тот был неумолим. Умные люди в деревне давно поняли, что военпред из тех, кто «не выпустит из рук гуся, не ощипав его». Да только откуда у сироты деньги на подарки! Все его богатство — оставшаяся от родителей лачуга с соломенной крышей.
— Ничего не пожалеем, чтобы вывести его в люди! — Старики прикинули и, отчаявшись, решили разобрать дом. Со слезами понесли они на рынок двери и оконные рамы, купили взамен большого, на девять килограммов, сазана. Той же ночью они поднесли его военпреду коммуны. На следующий день Сунь Дачжуан получил повестку о призыве в армию!
— Мальчик, нелегко нам было собрать тебя в армию, — плача, наставляла его на прощание тетка. — Ты не учился грамоте, в армии тебе придется потрудиться физически. Бог дал тебе силу, ты должен употребить ее на дело, нечего копить, это не деньги. И запомни, не перечь никому, а если что — стерпи! Куда пошлют, что скажут, то и делай. Ты не знал третьего сына из дома Дунов, что под старой акацией. Так вот он тоже был неграмотен, а отслужив пять лет в армии, потом подался на нефтепромыслы. Ступай, сынок, в добрый час, и никогда не ворочайся в наш бедный дом…
Напутствие доброй женщины он запомнил слово в слово и во всем следовал ему…
Чэнь Юй проснулся, посмотрел на часы. «Проклятие!» Дачжуан опять простоял за него в карауле лишний час. Быстро одевшись, он побежал по росистой тропке к посту.
— Стой! Кто идет?
— Я, Чэнь Юй!
Чэнь Юй хотел извиниться и поблагодарить Суня, но тот молча сунул ему в руки винтовку и пошел прочь.
— Дачжуан!
Тот остановился и, не оборачиваясь, ждал.
— Ты что, обиделся на меня? — Чэнь Юй вспомнил вчерашний разговор при Циньцинь. — Не дури, мы же все время подсмеиваемся друг над другом! После твоего ухода Циньцинь сказала, что ты хороший.
— Чего уж там хорошего, — тихо сказал Сунь. — Только ты больше не называй меня так. Дома тетка рассказывала мне, — продолжал он, — что на востоке в глухом лесу живет свирепый медведь, он наводит страх на всех. По ночам он забирается на кукурузное поле и ломает початки, сломает — бросит, сломает — бросит, и так до самого утра, пока все до одного не изведет. Так вот, будь я еще глупее, я все равно не похож на того медведя.
Чэнь Юй замер от изумления. Оказывается, в представлении Дачжуана бамбуковый мишка-панда и бурый лесной медведь были одно и то же, не удивительно, что он оскорбился, когда при девушке его обругали «медведем». Собственное достоинство — бесценное сокровище человека, присущее людям и более низкого происхождения. При мысли, что Дачжуан молча страдал от обидной клички, у Чэнь Юя защемило сердце.
— Дружище, бурый медведь и бамбуковый — это же совсем разные звери, — поспешно принялся объяснять
Сунь поднял голову.
— Два года тому назад, когда к нам в город привезли бамбукового медведя, мы все повалили в парк смотреть на него. Ты бы видел, что за уморительный мишка. Все наперебой совали ему кто яблоко, кто грушу, он с довольным видом поглядывал на усыпанную фруктами площадку, потом выбирал покрупнее, обхватывал передними лапами и, переваливаясь на задних, грыз. А как наелся до отвала, повалился навзничь и стал передними лапами хлопать себя по брюху, знаешь, мы чуть не умерли со смеху. Тебе бы, Дачжуан, посмотреть на него…
Сунь слушал это как сказку.
— Постой, вот выпадет свободная минута, я тебе нарисую. Хотя лучше, конечно, увидеть живого. — Чэнь Юй похлопал его по плечу: — Ты молодец, стать образцовым солдатом полка, представителем дивизии — все равно что быть политруком. Ты еще повидаешь свет…
— Где уж мне… домой обратно я не поеду, у меня и дом снесли. После демобилизации мне самое лучшее податься на нефтепромыслы «Победа», это было бы здорово! Поработаю здесь несколько лет, потом на промыслах, там, говорят, тоже работают с пневмобуром, я как раз и подойду им.
— Дачжуан, но… — Чэнь Юй заикнулся было о том, что на нефтепромыслах используют не те буры, что у них на строительстве, но осекся. В каждом человеке теплится надежда и мечта. Так вот ради чего, ради какой малости Сунь терпел муки и трудился не покладая рук! — Во всяком случае, бурение скважин на промыслах — тоже тяжелый физический труд, было бы крепкое здоровье да энергия, остальное приложится!
— Ну, здоровья мне не занимать! — Сунь загоревшимися глазами взглянул на Чэня. — Так ты думаешь, у меня есть надежда попасть на промыслы?
— Спрашиваешь! Конечно, есть! — энергично тряхнул головой Чэнь Юй.
И Сунь радостно зашагал прочь.
В «первой роте форсирования реки» закончились учебные сборы и кампания критики. Удостоенные особой чести хранить у себя бесценные реликвии, бойцы начали «сражение» за Зал боевой славы. Подготовка к нему выражалась в основном в лозунгах и призывах. Фактически, если не считать четверки бойцов из агитотряда, численность роты не увеличили, не подвезли и новой техники. И все-таки организованные Цинь Хао политические мероприятия дали эффект.
В темное подземелье стройки будто ворвались лучи солнца — лица людей светились улыбками. По распоряжению политрука Инь Сюйшэна перед началом смены четверка выстраивалась перед входом в штольню и, ударяя в такт в бамбуковые дощечки, декламировала:
Кружка и кресло испускают лучи, Наши сердца, как огонь, горячи. Великая забота толкает нас вперед, Опасности и лишения не остановят народ!Это было здорово! Бойцы шагали, выпятив грудь колесом. Казалось, тяжелые спецовки превращались в рыцарские доспехи, а грубые резиновые сапоги — в кавалерийские ботфорты. Заступы и крюки солдаты несли, словно маршальские жезлы. Чеканя шаг, они как на параде проходили мимо агитотрядовцев, не поворачиваясь и не косясь на девушек. Это был их час, и пусть все смотрят на них! Таким образом, драгоценные кружка и кресло благодаря Лю Циньцинь действительно стали «духовной атомной бомбой».