Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Штюрмер был отчасти таковым, каковым его характеризовал Палеолог, но не указанные выше его свойства близко интересовали французского посла, кардинальным вопросом для которого было отношение нового премьера к франко-русскому союзу. Зорко и подозрительно следя в этом отношении за Штюрмером, Палеолог озабочен и реакционностью его направления. Очевидно, внутренние дела России, с каким бы интересом ни относился к ним посол, были для него вопросом второстепенным и привходящим; в реакционности, в победе консерваторов Палеолог видел опасность для союза, а поэтому консервативное направление министра вызывало его беспокойство. Измена союзу и реакционность
Начнем с реакционности. Был ли Штюрмер реакционером? Конечно — да. Но предосудительна ли реакционность сама по себе? Ведь и в реакционности есть идея. Ее можно оспаривать, но нет основания признавать ее безнравственной. Перед реакционностью, в известные моменты истории, как например перед реакционностью Императора Александра III, должно преклониться, ибо это была реакционность принципиальная. Никогда никакой идейности у Штюрмера не было. Он был консерватором, потому что в соответствующем моменте его службы это было течение преобладающее, ведущее к почестям и карьере; он его воспринял, был им воспринят и поглощен им, но создавать из него какого-то столпа консерватизма было бы преувеличением его значения. Наконец, за почти полугодовое его управление министерством никто не сумел бы указать ни одной органической реакционной меры, им принятой: была лишь слабая борьба против нахрапа со стороны общественности и больше ничего.
Перейдем далее к приписываемому ему отрицательному отношению к Антанте, тяготению к Германии и стремлению к заключению сепаратного мира.
Был ли Штюрмер германофилом в душе или нет, для нас безразлично, важно то, проводил ли он свои чувства в жизнь. На этот вопрос отвечает нам тоже весьма к нему отрицательно относившийся Бьюкенен:
«Как реакционер и германофил, Штюрмер никогда не склонялся в сторону союза с демократическими правительствами Запада из боязни, что это может послужить путем к проникновенно либеральных идей в Россию, вместе с тем он был слишком хитер, чтобы защищать мысль о сепаратном мире с Германией. Он знал, что ни Государь, ни Государыня не допускали подобной мысли и что он поплатился бы за это своим положением» (T. II. С. 17).
К этому лапидарному заключению нет надобности прибавлять ни одного слова.
Был ли, наконец, Штюрмер изменником, по тем или иным соображениям, в той или другой форме продающим Россию? Последующее на это ответило: его политические противники, Гучков и Милюков, были министрами Временного правительства, когда он был заключен в Петропавловскую крепость и об его деятельности производилось вряд ли отличавшееся особым беспристрастием следствие. И что же? Против него, как, впрочем, и против всех министров Императорской России, не было найдено никаких обвинений.
Из вышеприведенного видно, что то, в чем обвиняли Штюрмера в бытность его председателем Совета министров, лишено было основания. Тем не менее, обвинения эти наполняли чашу испытания, которую пришлось испить благородному Николаю II, а затем и всей старой России.
Штюрмер не был преступен, но он действительно не отвечал требованиям времени, и невольно спрашиваешь себя, почему на нем остановился выбор Государя?
Под давлением общественного мнения Государю пришлось уволить Горемыкина. Министры более либерального направления, назначенные Государем, перестали уже удовлетворять требованиям общественности. Наконец, выяснилось определенное со стороны последней стремление к захвату власти. Где же было искать Государю при таких условиях главы правительства, как не в консервативном
Каково было прошлое Штюрмера? Управляющий церемониальной частью, председатель Тверской губернской земской управы по назначению от правительства; по общим отзывам, с этой трудной и крайне щекотливой задачей Штюрмер справился превосходно. Затем — губернатор Новгородский и Ярославский, директор департамента общих дел министерства внутренних дел в бытность министром столь значительного человека, как Плеве. Наконец, почти десять лет — член Государственного Совета, где он занимал место в правой группе. Казалось бы, что приведенный ценз давал основания признавать его пригодным для поста министра внутренних дел и председателя совета?
Насколько внешние данные были в пользу Штюрмера, видно из слов Верстрата, отрицательное отношение которого к старому режиму достаточно ярко:
«Штюрмер моложе и крепче (Горемыкина), у него придворный чин, и он был в продолжительных связях с дипломатическим корпусом, как начальник церемониальной части. Потом он занимал важные должности по министерству внутренних дел и был Тверским (sic) губернатором. Это консерватор старой школы… Лично он хорошо держится и представителен» (С. 43).
Не лишена некоторого интереса и заметка о Штюрмере Легра.
Отправляясь на фронт, чтобы делать свои сообщения, Легра посетил председателя Совета министров. Его впечатление сводится к следующему:
«Тем не менее, у него внешность, которая внушала бы доверие, если бы не предупреждение быть с ним настороже» (С. 15). Значит, непосредственное впечатление было благоприятным, хотя кто-то успел уже вложить в сознание только что приехавшего в Россию иностранца червя сомнения.
Во всяком случае, в прошлом Штюрмера было более данных для занятия порученных ему должностей, чем у чиновника Дирекции императорских театров Терещенко, чтобы быть сначала министром финансов, а затем и иностранных дел, или у санитарного врача Шингарева — министром земледелия и, наконец, у мелкого адвоката Керенского — Верховным Главнокомандующим!
Если у Штюрмера были дефекты морального свойства, если он оказался не на высоте задачи, то это, конечно, явилось для Государя неожиданностью. Если повинен старый правительственный аппарат, доведший его до такой высоты, то что же сказать об общественности, доведшей Протопопова до поста товарища председателя Думы и председателя парламентской делегации, посланной в Западную Европу, чтобы «людей посмотреть и себя показать», и избравшей князя Львова главой Временного правительства!
Допуская, что Штюрмер искал своего поста при посредстве Распутина, казалось бы, что в виду приведенных данных он мог получить портфель и без посторонних влияний, по непосредственному выбору Государя, и что в данном случае происки Распутина и выбор Государя совпали на одном объекте. Таким образом, творилась легенда о властном влиянии Распутина.
29 сентября / 11 октября Палеолог обедает у г-жи X. На заявление посла, что Государь в хорошем настроении, г-жа X. спрашивает:
«— Значит, он ничего не подозревает, что против него готовится?
С женским жаром она сообщает мне о разговорах, которые ей пришлось слышать эти последние дни, которые она заканчивает словами: „Очевидно, надо прибегнуть к решительным средствам прошлого, единственно возможным и действительным при самодержавии: надо низложить Государя и провозгласить на его место Цесаревича Алексея“» (T. II. С. 89).