Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Следует к этой характеристике добавить еще удивительное равновесие и спокойствие, несмотря на ужасающую обстановку, его окружающую.
«У него свежий цвет лица, улыбающийся взгляд…» — отмечает Палеолог (T. II. С. 262).
В это же приблизительно время последовало увольнение военного министра генерала Поливанова.
Характеризуя Поливанова с наилучшей стороны, Палеолог указывает, что его уход — чувствительная потеря для союза, и объясняет это в особенности тем, что не в пользу ему «играли» на его отношениях с Гучковым, «личным врагом Их Величеств… И еще один раз, по слабости, прибавляет посол, Государь пожертвовал одним из своих лучших слуг» (T. II. С. 236) [400] .
400
Ср.: Палеолог
Слова «личных врагов Их Величеств» поставлены Палеологом в кавычки, выражающие, по-видимому, сомнение. Сомнение это рассеивается следующей заметкой Верстрата. «По поводу отречения Государя он спрашивает себя, как мог Гучков согласиться на отказ Государя от престола и за Цесаревича Алексея: „Почему Гучков так поступил? Не хватило ли у него духа, когда он оказался лицом к лицу с Монархом, которого он ненавидел, и увидел перед собою только человека, который просто не хотел, чтобы его разлучали с его сыном?“» (С. 130).
Отлично осведомленный Государь знал о тех чувствах, которые питал к нему Гучков, и весьма понятно его нерасположение к министру, дружившему с его заклятым врагом, и то, что он не мог доверять ему.
18 августа Легра записывает свой разговор с Гучковым, который заканчивает его словами: «Глава, лишенная всяких идей, безо всякой силы, поворачивающаяся по всякому ветру, рискует быть унесенной. По-моему, есть лишь одно решение: отречение Государя и назначение на его место регентства» (С. 103).
Вот когда все предстоявшее уже было задумано!
И будущее доказало основательность недоверия к Поливанову, красному генералу, подписавшему «Права солдата», и которого вещим сердцем угадала Императрица и раскрыла своему мужу и Государю.
В июле 1916 года до Палеолога доходят слухи о предстоящем увольнении Сазонова от должности министра иностранных дел. Слухи эти, волнующие посла, скоро получают подтверждение. Заместителем Сазонова назначается Штюрмер.
На вопрос, какие причины побудили Государя назначить Штюрмера министром иностранных дел, можно ответить только предположениями. Во всяком случае, это произошло не под влиянием Императрицы, которая в одном из своих, правда позднейших, писем [401] высказывает Государю: «Он (Распутин) сказал Штюрмеру, что он не должен был принимать назначения министром иностранных дел, что его погубит немецкое имя и что станут говорить, что это все я делаю».
401
«Письма Императрицы». T. II. С. 237, № 389.10 ноября 1916 г. — Авт.
Значит, тут действовали не так называемые «оккультные силы», а личные соображения Государя, очевидно, перевесившие слабые стороны Штюрмера.
Так же отрицательно, как и Палеолог, отнесся к этому событию Бьюкенен.
Вот впечатление от первого посещения Штюрмером французского посольства, записанное Палеологом:
«Он (Штюрмер) произносит фразу, которую я несколько раз слышал из уст Императрицы: „Никакой милости, никакого милосердия к Германии“. Он прощается со мною с долгими и преувеличенными саламалеками. На пороге он повторяет: „Никакой милости, никакого милосердия к Германии!“» (T. II. С. 325) [402] .
402
Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. III. Вивиани и А. Тома в Петрограде. Запись «Суббота, 29 июля».
Однородные впечатления от назначения Штюрмера у Палеолога и Бьюкенена (см.: T. II. С. 15–17) делаются достоянием общества и общим местом. Отголосок общественного мнения, Верстрат высказывается так:
«Штюрмер, председатель совета, заместил Сазонова, получил пост министра иностранных дел, к которому он давно стремился. Попав к Певческому мосту под эгидой Распутина и по милости Императрицы (?), он не может не быть подозрительным союзникам. Официально он не перестанет утверждать о своем
Первое оказалось верным. Штюрмер ни в чем не изменил политики своего предместника, второе ложным — по той же причине.
Как видно из записок Палеолога, союзники придавали огромное значение присоединению к Антанте Румынии и оказывали в этом отношении давление на Штюрмера, встречавшего сильное сопротивление со стороны начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерала Алексеева.
По этому поводу Жильяр сообщает:
«Я лишь впоследствии узнал, что, чтобы победить сопротивления, встречаемые в Бухаресте (присоединиться к союзу), министр иностранных дел Штюрмер обещал, не заручившись согласием штаба Верховного Главнокомандующего, посылку войск в Румынию» (Прим. к С. 146) [403] .
403
Ср.: Жильяр П. Император Николай II и его семья (Петергоф, сент. 1905 — Екатеринбург, май 1918 г.): по личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича / предисл. С.Д. Сазонова. Вена: Русь, 1921. Гл. XIII. Государь и Дума. — Галицийская кампания. — Наша жизнь в Ставке. — Растущее недовольство в тылу.
Присоединение Румынии к союзу совершилось, вероятно, ценою вышеуказанного обещания и должно почитаться делом Штюрмера. Насколько присоединение к нам Румынии было ценно, насколько это присоединение компенсировало ослабление войсками нашего фронта — вопрос, которого мы здесь касаться не будем.
«Вне и вопреки Государю, — записывает Палеолог, — камарилья Императрицы (ставленником которой он признает Штюрмера) стремится придать русской дипломатии новую ориентацию, я хочу сказать, примирение с Германией. Главной побуждающей причиной к этому является опасение реакционной партии от столь тесного и продолжительного общения с демократическими государствами Запада» (Т. III. С. 2) [404] .
404
Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. V. Румыния вступает в войну. Запись «Воскресенье, 20 августа».
Часто повторяя свои в этом отношении опасения, Палеолог в подкрепление их не приводит фактического материала, н о для создания у него такого настроения, как видно из всего предыдущего и хотя бы даже из нижеприведенного случая, данных было более чем достаточно.
17 сентября / 1 октября на официальном рауте в японском посольстве «значительное должностное лицо двора X., с трагическим лицом» показывая на Штюрмера, говорит послу:
«— Господин посол, как Вы и Ваш английский коллега не положите предела изменам этого человека?»
Посол его успокаивает и приглашает его переговорить с ним на эту тему в посольстве.
В назначенный день господин X. приходит к послу, начиная беседу с только что цитированной фразы и повторяя всякие гнусные сплетни о происках консервативных партий и Императрицы. Приводить их прямо- таки стыдно. Интересующихся отсылаем к первоисточнику (Т. III. С. 37, 41–42) [405] .
Но как назвать тот факт, что значительный чиновник Императорского Двора идет к представителю иностранной, хотя бы даже дружественной, державы и обвиняет главу правительства, избранного его Государем, в государственной измене, клевещет на Императрицу и заходит так далеко, что послу приходится заступаться даже за его Государя. И это не первый и не последний раз, что подобные сплетни побуждают посла к такому образу действий.
405
Там же. Записи «Воскресенье, 1 октября», «Четверг, 5 октября».