Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Россия должна была занять проливы Черного моря, но не покорять себе священной столицы великой Византии, а восстановить, это священное государство наших отцов и учителей по спасительной вере Христовой, то есть греков, а себе приобрести отечество всех истинных христиан, то есть Святую Землю, Иерусалим, Гроб Господень, и, соединив ее широкой полосой земли с Южным Кавказом, заселить те святые места добровольными русскими переселенцами, которые ринулись бы туда в таком изобилии, что в несколько лет обратили бы Палестину и Сирию в какую-нибудь Владимирскую или Харьковскую губернию, конечно, сохранив все преимущества того полумиллиона христиан и их пастырей, которые доныне уцелели еще там от турецких насилий.
Не один русский православный люд жил такими надеждами и полагал
И что же? Вместо освобождения порабощенных православных народов, Церковь Российская впала сама в такое порабощенное состояние, какого не испытывали наши единоверные племена ни под властью магометан, ни под властью западных еретиков, ни наши предки под игом татар».
Перед этой тягостной картиной проповедник, однако, не предается унынию.
Он вспоминает с горечью о той мрачной тени, которую так долго отбрасывало на Церковь «синодальное» ее возглавление и отдается радостному чувству пред лицом вожделенного переустройства нашей Церкви на началах возвращения к Патриаршеству. Теперь ее «возглавляет давно жданный жених Поместной Церкви, и вот она, в разоренном нашем государстве, окруженная злобствующими врагами нашей спасительной веры, торжествует и благодарит Бога о том, что Он послал ей в утешение среди настоящих скорбей то, чего она была лишена в годы своего внешнего благополучия и безопасности».
Но этому можно радоваться только потому, что существует и еще одна причина к радости: сохранение того доброго, что взращено было прежними годами русской церковной жизни. Это — особое отношение русских пастырей и русской паствы к жизни и вере. «Запад взирает на временную жизнь как на наслаждение, а на религию — как на одно из средств (даже сомнительных) к поддержанию благополучия этого. Напротив, русские люди, даже и не очень твердые в вере, понимают жизнь как подвиг, цель жизни видят в духовном совершенствовании, в борьбе со страстями, в усвоении добродетелей, словом — в том, чего европейцы даже и не поймут, если будете говорить с ними о подобных предметах».
Проповедник убежден в том, что отошедшие от Бога не составляют большинства русского народа.
«Огромное большинство русского народа, которое, сидя в деревнях и городах, продолжает в поте лица смиренно трудиться над своим делом и больше прежнего переполняет святые храмы, говеет и жертвует на церкви и на бедных, — оно по-прежнему носит в своих сердцах высокие заветы Христовы, по-прежнему оно вовсе не похоже на современных европейцев: оно отличается от них неслыханною среди них откровенностью, искренностью, доверчивостью, отсутствием гордыни и незлобием; оно благодушно принимает обличения, быстро умиляется сердцем и отзывчиво на мольбу…
Геройство духа, понятие о жизни как о подвиге, хранится только в Церкви, а так как оно в большинстве ее сынов хранится и до настоящих дней, то Торжество Православия совершается сегодня вполне законно, как торжество Христовой правды на земле; и оно будет совершаться с тем же восторженным прославлением Пастыреначальника душ наших, как в прошедшие годы, когда Церковь именовалась господствующей». Но не закрывает проповедник своих проницательных глаз и на иную, более страшную, перспективу, которая может ждать Россию. «Да! — продолжает архипастырь, — оно будет продолжаться и в том случае, если государство подпадет полному подчинению врагов, если даже на православных откроется прямое гонение. Церковь будет торжествовать о своем вечном спасении, о том, что ее чада идут ко Христу, как Он и завещал им: блажени будете, егда возненавидят вас человецы и разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше яко зло, Сына Человеческого ради; возрадуйтеся в той день и
570
Лк. 6, 22–23.
Эта мрачная концовка только оттеняет тот на теперешний взгляд удивительный оптимизм, которым проникнута проповедь, сказанная наиболее, быть может, прозорливым и глубоко проникнутым идеею Православного Царства русским иерархом, — сказанная пред лицом уже завладевшего Кремлем торжествующего большевизма! В глазах митрополита Антония уступленная большевикам Россия — еще Святая Русь! В его представлении императорский период истории России заслонен еще тенью, отбрасываемой Синодом, как неким злым началом, сменившим Патриарха в жизни Православной Русской Церкви!
Медленно, очень медленно, слишком медленно, чтобы оказать ощутимое воздействие на судьбы России, проникало в сознание русских людей даже, казалось бы, наиболее открытых пониманию реальной действительности в ее «мистической» сущности, представление о подлинном значение факта отречения России от своего Царя. Все мы в этом в той или иной степени повинны, и каждый из нас, оглядываясь на себя, вероятно, немало может сделать себе упреков.
Не раз приходило мне на ум сделанное однажды одним умным французским писателем наблюдение: когда, говорит он, смотришь назад, прошлое кажется гладкой, хорошо укатанной, широкой дорогой, по которой естественной чередой текут события, — а когда пытаешься всмотреться в будущее, вздымается крутая скалистая стена, и бесплодно ломаешь себе голову над тем, в какую же из небольших расщелин, в этой стене замечаемых, устремится поток событий и превратит ее в широкий открытый проход…
Откуда только ни ждали русские политики-мыслители спасения России! А того «единого на потребу», что означало бы моральное выздоровление России, не обнаруживали в своем духовном хозяйстве: покаяния в великом грехе цареотступничества, которое явилось одновременно и отступничеством от веры.
Убог наш монархизм, поскольку он не выходит за пределы размышлений утилитарно-политических! Бессилен он перед фактом духовного распада России. Восстановление Российской монархии не есть проблема политическая. Парадоксально может это звучать, но в настоящее время реальным политиком может быть только тот, кто способен проникать в мистическую сущность вещей и событий. Только духовное возрождение России может вернуть ее миру. Поскольку в прошлом мы стали бы искать уроков, светлых знамений, духовных руководителей для создания нашего будущего, наша мысль должна обращаться не к политическим вождям, как бы велики ни были в прошлом их заслуги. Чем могут помочь нам Петр Великий, Александр II или Столыпин? Не поможет нам и уход в древнюю Москву, поскольку мы там стали бы искать уроков политической мудрости! Эти уроки использовали, может быть, сами того и не подозревая, теперешние властители России. Не является ли СССР, как это первый заметил П.Б. Струве, обезбоженным и обездушенным универсально-крепостным государством, организационно весьма близким опыту древней Москвы, только… с обратным духовным знаком?!
Есть только один вождь, способный нам вернуть Россию — тот, который положил ее начало в облике Святой Руси, утвердив Российское великодержавие: Владимир Святой! Россию надо «крестить». Только наново крещеная Русь может снова стать Православным Царством.
Возможно ли это новое рождение духовное? В этом — вопрос бытия России, как исторической личности, которая известна нам из истории и которая кончила свою внешнюю, государственно-организационную жизнь с падением трона ее царей. Другого пути восстановления Исторической России нет. И это — проблема не только наша, русская. Это и проблема мировая, вселенская. Ибо от того или иного решения ее зависит и судьба мира, точнее говоря, зависит вопрос о Возрасте мира и о близости наступления Восьмого Дня.