Царь Иоанн Грозный
Шрифт:
Первые вести о делах казанских из Касимова-городка пришли. Недаром цари московские, великие князья и хозяева всей Руси, поставили Касимов-городок, словно на страже, на самом «берегу» царства, на Оке-реке, в Мещерской земле.
«Ворон ворону глаз не клюет!» – говорит пословица. Да, только к татарину оно не относится. Самые лютые враги они друг другу.
Улус с улусом, бек с беком враждуют. А ханы и султаны не то своих же подданных, простых татар, братьев и сестер родных, отца и мать режут, если приходится за богатство, за власть поспорить.
«Око за око!» – вот их закон. Кровавая родовая месть так страшит каждого, что, убив одного человека из рода, властитель торопится убить, извести весь
Если же пощадит кого, сам потом покается.
Это испытал и хан Еналей, как называли попросту хана Джан-Али на Москве.
Как только вести о казанских делах дошли до родственного Казани Касимова, сейчас же сведала о них и Москва, осенью 1535 года, когда убили Еналея.
Много от Москвы в Касимове тайных и явных слуг, дьяков, приставов… И ратных людей, стрельцов, казаков немало. Но первую весть подал татарин-касимовец Юнус-Бек, один из ближних советников царька касимовского хана Шиг-Алея Нур-Девлетова сына.
– Нельзя, надо поторопиться! – подумал Юнус. – Русские деньги – хорошие деньги! А тут их можно без крови много получить!
И сам поскакал налегке татарин.
Еще за ним потом вестовщики отправились по знакомой широкой дороге к Волоку-Ламскому…
Да Юнус-Бек бывалый старик. Первый поспел…
И прямо знал, куда кинуться, к Ивану Федоровичу к Оболенскому-Овчине пришел.
– Важнай дело есть! – в пояс поклонившись боярину, объявил Юнус хотя и ломаным, но понятным русским языком.
Много лет с Москвой водясь, денежки русские получая, и говору русскому выучился татарин.
– Говори: какое важное дело? – поглаживая бороду, спросил красавец боярин.
– Четыре пятниц нет, как Джан-Али хану в Казан «секим башка» делали, как баран резали!
– Еналея убили? Врешь, Юнуска! Быть того не может! Как же? А наши стрельцы? Пищальники? Они чего глядели? Отчего вестей нет?
– Никакой вести не будит! Харашо дела делали! Сам хан виноват! Магмет-Амина хана сестру, Арзад-салтанэ, живою оставил… Сумела баба обойти хана! Она все и устроил! Ночью патихонька иму горла резал, никто не слихал… И всех тваих казаков захватил… Напаил их харашо! Буза давал… Кумишка давал… Типерь – ани в яме сидят… Выручать их придется…
– Да ты же откуда узнал? Кто помогал хитрой твари? Не сама же она, царевна эта ваша? Горшадка самая?
– Ну, канечно, не сам… баба только за брат свой пометила. Закон у нас такой. А сам баба на ханство ни может садится… Из Крым Сафа-Гирей султан близко Казан сидел, слово одно ждал… Он типерь хан казанский стал. Ему Арзад-салтанэ вести прислал…
– Крымчак Сафа? Гм, для нас это не очень гоже… Ну, да пождем: какие еще вести будут. А тебе за верную службу спасибо, Юнус! Царского жалованья, великокняжеского, жди себе за правду и дружбу крепкую…
И, отпустив Юнуса, князь Овчина-Телепнев прошел к правительнице.
Выслушав его, она задумалась.
– К добру или к худу оно для князя нашего малого? Скорей к худу; как думаешь, Ваня?
– Нет худа без добра, княгинюшка. Не наша то беда, чужая… Авось ее руками разведем! Есть у меня догадка одна… Да еще соберем наших бояр. Что седые бороды скажут?
– Да, надо побеседовать… Покойник мой говаривал: «На татарина – два татарина высылай, пусть грызутся, а нам – барыш…» И всегда по его слову бывало. Поглядим, что ныне станется? А я, правду молвить тебе, больно за сына боюсь… Поневоле старик вспоминается… Он уж всю повадку государскую знавал. Что нам теперь и боярам приходится думу думать, а он, бывало, утром встал и говорит мне порой: «Аленушка, помнишь: дело вчерась меня досадило мудреное… А я во сне и надумал: как с ним быть… Да почище совету Шигонину!» И правда: так все рассудит, что и бояре диву даются. Так как же, свет ты мой Ваня, такого хозяина
После этих слов, уже порасправив брови, вышел главный боярин, думу на совет созывать велел.
Первая дума была – вестей ждать побольше, повернее.
И, правда, вести скоро пришли.
С самой Волги, от Казани казаки подъехали из стражи Джан-Алиевой, те, которым убежать привелось.
Еще татары городецкие, касимовские пришли…
И вести привезли не плохие. Может, правда, худа без добра не будет… «Лишняя свара в Казани – лишняя свая в Москве!» Не мимо говорится это слово.
Не все беки, уздени и другие улусники пристали к царевичу крымскому, севшему на трон.
Половина почти царства, половина юрта Казанского отделилась. Иным дороги были «поминки» – подарочки богатые московские, которыми награждали щедро великие князья своих сторонников, иные из кровной и поместной вражды не хотели мириться с новым ханом и его новыми приближенными людьми.
– Приезжали к нам, – говорил один седой, чубатый казак с Вольского городища, – приезжали казанские люди, знатные и простые… И бики, князья ихние… И просто мурзы, люди ратные, не черной породы, а получше которы… Всех – человек шестьдесят прискакивало. Говорят: «Дома еще таких наших боле, чем четыре сотни, своей поры да времени ждут… Не хотим Сафая… Чужак он… Вот имена свои сказываем и рукобитье Москве даем и князю вашему великому, Ивану Васильеву. У него жив, мы слыхали, брат Аналеев, Шиг-Алей! Пусть того царевича прирожденного, казанского, нам на ханство вернет… А Сафая, Крымчака – не надобно!» Про присягу еще говорили, что жалованье господарское, какое им шло от покойного князя господина Василия Ивановича. И от нашего княжати Ивана Васильевича, милостью Божьей… Видимо, не врут татарове, вправду Шиг-Алея хотят… Вот еще что мне сказать велели мурзы и бики: «Знаем мы: вина-измена на Шиг-Алее супротив Москвы великая. Да пусть государь бы хана нашего пожаловал, вину ему простил, на Москву бы к себе из места ссыльного быть повелел! Тогда все мы, и с родичами, за него, за Шиг-Алея, станем, вон из Казани Крымчака погоним!» Вот, бояре, как мурзы да посланцы нам ихние сказывали и перенесть вам велели! – закончил свои речи старый казак, умолк и стал степенно гладить седой ус, ожидая, что ему дальше скажут.
Отпустили его. Он поклонился и вон пошел.
Дальнейшие все вести на одно сходились. Посланцы и свои, и татарские одинаково подтверждали, что полцарства за Шиг-Алея стоит.
Потолковали старшие бояре: Мстиславские, Глинские, Бельские и Шуйские тут же.
Позвали и царевича казанского крещеного Петра Абрамовича, или Худайкулу Кайбуловича, как его до крещенья звали.
Крестил Петра Василий Иванович, великий князь, да женил на сестре родной, на Евдокии… И не было слуги другого вернее у Москвы, чем царевич этот казанский Петр Абрамович… Брат его, Шиг-Алей, забывал порой милости русские, изменяя, делал по-своему или как учили его татары.
А Петр только о благе Москвы и думал. И так верил ему Василий, что, уходя в 1522 году на войну, Петра вместо себя правителем на Москве поставил, власть ему свою сдал над царством надо всем!
Подумал Петр, покачал головой и сказал:
– Правду мурзы и беки говорят. Вся их надежда на брата Шиг-Алея. Я вот по именам ихним вижу: все такие улусники брата зовут, которых Сафа-Гирей не потерпит, которые с ним хлеба не вкусят, кумысу пить не станут! Надо брата звать из Белоозера… Не для него – для Москвы, для князя великого на пользу. Шиг-Алей в Москве будет, – большую опору тогда все в Казани получат, х кто против Сафа-Гирея стоит. А бояться Москве Шиг-Алея теперь нечего. Он теперь видел, как Москва сильна! Побоится вперед лукавым обычаем жить… Вот мой совет.