Царь Кровь
Шрифт:
Он спрыгнул с моста и сделал мне захват за шею. Я даже подумал, что он всерьез и сейчас начнется – схватка двух братьев. Но он испустил что-то вроде боевого клича чероки и взъерошил мне волосы.
Чисто от избытка чувств. И вспышка гнева, которая охватила меня секунду назад, прошла. Мы оба засмеялись, и Стивен снова взъерошил мне волосы.
– Мы оба – Кеннеди. У нас яйца стальные. И когда мы чего-нибудь хотим, никто и ничто на этой гадской планете не сможет встать у нас на пути. И не смотри на меня так! Я знаю, что ты адски честолюбив. Ты получишь от жизни ровно то, чего хочешь.
Мы пошли обратно вверх по холму, похлопывая друг друга по спинам и громко хохоча. Любой, кто прошел бы мимо, задумался бы, какой это экзотической дряни мы нанюхались. Но это было просто хорошее расположение духа. Братья Кеннеди снова стали командой. И весь мир – розовый сад.
А все это время мимо нас неумолимо текла кровавая река. Не напрягая воображение, можно было себе представить, что земля – один мощный зверь, и кто-то разрубил артерию в ее почвенной коже. И теперь кровь жизни бежит по каналу, бывшему когда-то рекой Тон. Миллионы галлонов крови текут в далекое-далекое море.
9
– Рик, кто все эти люди?
Я открыл глаза. В моей спальне стоял Стивен и смотрел из окна, отодвинув одной рукой штору, а другую приложив к голове, будто видел что-то, чего не понимал.
Я протер глаза.
– Гм... который час?
Он посмотрел на меня, но не ответил. Синие глаза были спокойны, но я прочел в них что-то, отчего в животе свернулся ледяной ком. Я вздрогнул, по коже побежали мурашки.
– Какие люди? – Я выскочил из кровати.
– Вон те. – Он выглянул в окно.
Мне не понравился его голос, не понравилось выражение его синих глаз, недвижно глядящих в окно, будто на вишнях выросли человеческие глаза вместо плодов.
Какие люди? Вон те...не знаю, какие... я ни при чем... я ничего не делал...
На секунду меня ударила кулаком тревога. Впервые с пятницы я вспомнил то лицо в лесу. Которое плавало в воздухе. А потом меня бросило ничком на землю и придавило сверху.
Теперь какие-то таинственные люди. Все с серыми лицами? Все...
– Господи Иисусе!
Все мысли о бестелесных лицах исчезли. Я стоял рядом со Стивеном и глядел на Милю Короля Элмета.
Или, точнее, на то место, где должна была быть Миля.
– Какого черта они тут делают? – приглушенно сказал Стивен.
Я выглянул вместе с ним. Увидел синее утреннее небо, разрезанное одиночным следом реактивного самолета. Увидел сад перед домом. Кирпичную дорожку, ведущую к кованым железным воротам. Увидел газон с угловатой клумбой посередине, на которой росли желтофиоли; мама так ухаживала за этой клумбой, что земля там была рыхлая, как груда хлебных крошек. Увидел изгородь из бирючины и Трумен-вей. А потом увидел явно невозможное.
Людей.
Не дюжину. Не две. Не сотню. Не полтысячи и даже не тысячу.
Тысячи людей.
Тысячи и тысячи. Как
Тогда я обернулся к часам-радио запомнить время. Воскресное утро, время 7.11. Тогда мне казалось важным запомнить время. Такое было чувство, что мне придется когда-нибудь стоять на свидетельском месте и давать показания о том, что я видел.
А что же я видел? Я видел Ферберн, захлестнутый приливом людей – мужчин, женщин, детей. Закрученными столбами поднимался в недвижный утренний воздух дым пятидесяти костров.
Мы со Стивеном стояли и смотрели. Не двигаясь. Наверное, даже не дыша. Нашим глазам предстало невероятное зрелище. Хоть все общественные места были забиты людьми, частные сады выглядели как обычно. Все еще властвовала цивилизация, и границы частных владений уважались, пусть даже ворота были открыты.
Единственное сравнение, которое пришло мне в голову, – рок-концерт на открытом воздухе. Те же толпы людей, пытающихся устроиться поудобнее, когда сидеть можно только на траве.
– Из них некоторые в ночной одежде, – услышал я приглушенный голос Стивена. – Пижамы и сорочки. А вон смотри, ребенок, завернутый в одеяло.
Стивен смотрел на отдельных людей в толпе, а не на море голов. Я тоже вгляделся пристальнее. Увидел женщин средние лет в ночных рубашках и с наброшенными на плечи, как плащи, пуховыми одеялами. В основном люди сидели или полулежали на траве. Сидели отцы и матери, держа на коленях детей Взрослые мужчины в пижамах или нормальной одежде, а то и причудливой смеси одного с другим. На лицах у них было выражение, как у детей, впервые попавших в новую школу. Выражение потерянное и одинокое, и чуть угадывается надежда, что сейчас вот кто-нибудь придет и скажет им, в какой класс идти.
В 7.17 зазвонил телефон. Потом я узнал, что телефоны у всех зазвонили в одно и то же время. Сняв трубку, я услышал что-то вроде долгого вздоха, потом он затих, оставив эхо, звучавшее еще секунд десять и сменившееся глухим молчанием. Это было странно похоже на то, как вздохнула наша собака Эмбер в саду на одеяле. Был день моего пятнадцатилетия, и после долгой здоровой жизни Эмбер умирала от старости. Когда она уходила, когда погасла искорка в ее глазах, я услышал этот долгий глубокий выдох, будто не из легких, а откуда-то еще глубже. Наверное, оттуда, где был якорь ее души. Теперь душа уходила.
Мы похоронили Эмбер посреди клумбы в саду.
И теперь я слышал такой же звук, будто бы умирало что-то красивое. Конечно, это мог сдохнуть кремниевый чип размером с ноготь мизинца на телефонной станции в Лидсе, но именно такой он издал звук. И в двадцати тысячах домов все телефоны зазвонили погребальным звоном по двадцатому столетию.
Я поглядел на людской ковер, на сгорбленные плечи, на изможденные лица. Я собирался сегодня утром ехать в Лидс на репетицию и строил планы, как потом зайти в “Пицца-экспресс” так, чтобы встретить Кейт Робинсон – наткнуться на нее совершенно случайно, небрежно поболтать, а потом попросить ее о встрече.