Царь муравьев
Шрифт:
– Никаких бумажек подписывать не надо? – спросил я.
– Ничего не надо. Верим на слово.
– Точно верите?
– А куда деваться? У нас что, другой выход есть? Поверьте, Дмитрий Андреевич, работенка – врагу не пожелаешь. Бегаешь за жуликами день и ночь с высунутым языком, а берешь их, и никаких внятных улик. И через пару дней они снова на свободе.
– А вы ничего, Степан Викторович, – признался я, – нормальный интеллигентный человек. Вы представлялись мне куда более страшным.
– Небось со слов Жени? – Мозжухин покачал головой. – Представляю, что она вам наговорила.
– Она сказала, что чистильщики охотятся на подлиз. Хватают их, волокут в свой отдел и там убивают. И что организатором этого беспредела является не кто иной, как наш мэр Житник.
– Боже помилуй, какая чушь! – Мозжухин воздел
– Женя говорила, что она – менеджер по сбыту, что занимается бизнесом.
– Каким бизнесом?
– Да разве от нее что-то узнаешь? Слова лишнего не скажет, сплошные секреты.
– А потому и не говорит, что не хочет признаваться в своей истинной деятельности. Да, у подлиз есть бизнес, но он сплошь теневой и нечистоплотный. Они умелые посредники в перепродаже всего, чего угодно, только вот налогов почему-то не платят. И заявления о мошенничестве поступают на них постоянно.
– Есть тут одна проблема, Степан Викторович, – сказал я. – Женя очень боится вас, людей из УВД. Боится смертельно, и всерьез утверждает, что подлиз убивают. И, знаете, ее страхи выглядят совершенно искренними. Мне кажется, что я неплохо разбираюсь в людях, в том числе и их эмоциях.
– Скорее всего, так оно и есть – боится она всерьез. – Во взгляде Степана Викторовича появилось неожиданное сочувствие. – К сожалению, должен сказать, что подлизы – не совсем… э… нормальные люди. По-медицински это называется манией преследования. – Он постучал пальцем по лбу. – Они, конечно, не шизофреники, никак нет, но вот психопаты – точно. По-своему несчастные люди.
– Откуда фрагранты вообще взялись?
– Даже не знаю, как вам сказать… – Мозжухин замялся. – В общем-то, эти сведения засекречены.
– Ага, понятно, – догадался я. – Подлизы по сути своей – мутанты. Наверняка они являются жертвами каких-нибудь военных экспериментов, проводившихся лет пятнадцать назад.
– Военные не имеют к подлизам никакого отношения.
– Почему же тогда все так засекречено? И почему о фрагрантах не знает никто в мире? Такой феномен давно должен был выплыть на поверхность. Нет, тут все-таки что-то военное. Не лукавьте, Степан Викторович, давайте играть честно. Вы обещали мне информацию.
– Играть? – Мозжухин хохотнул. – Нравитесь вы мне, Дмитрий Андреевич, своей наивностью. Играть, это ж надо! Какие тут игры… Ладно, раз обещал, то приоткрою вам краешек завесы. Да, подлизы – своего рода жертвы обстоятельств. Всем им в свое время был введен специальный препарат, именно он вызвал те мутации, которыми они так ловко пользуются. Но это не имеет отношения к военным экспериментам, как вы изволили выразиться. Знаете что такое нелегальное использование неапробированных медицинских препаратов?
– Лично не сталкивался, – сказал я. – Зачем это нужно, если апробированных лекарств – тонны, и каждый день появляются новые, только успевай в них разбираться.
– Считайте, что столкнулись. Жил когда-то в нашем городе некий деятель, доктор медицинских наук. Имени его называть не буду, хотя возможно вы о нем слышали. Лечил, смею заметить, детей. Лечил вполне официально, в государственной клинике…
Я уже начал догадываться. «Нефробластома, рак почки. Лечилась целый год». Я кашлянул в кулак, стараясь скрыть волнение.
– Что-то вы побледнели, Дмитрий Андреевич, – заметил Мозжухин.
– Да так, ничего, – я
– Так вот, этот профессор врачевал еще и нелегально. И замечу, за большие деньги. Очень большие.
– Что случилось с профессором? Он жив?
– Умер, – веско сказал Мозжухин. – Одиннадцать лет назад.
– Своей смертью?
– Своей. Правда, на зоне, в колонии общего режима. Когда все это дело вскрылось, получил он три года за незаконное занятие частной медицинской практикой. Но до конца срока не дожил, просидел чуть больше года. Только не думайте, что его убили или что-то в этом роде. Скончался от инфаркта в возрасте шестидесяти двух лет. Не так уж и мало пожил на этом свете.
– А каков состав его волшебного препарата?
– Это неизвестно никому.
– Как-то не верится, – заявил я. – Сами представьте: лекарство уникальное, вылечивает от рака практически всех, и не так уж при этом важны мутагенные эффекты – жизнь дороже. Это же огромные деньжищи! Неужели те, кто допрашивал профессора при следствии, не нашли способа выдавить из него информацию?
– О побочных эффектах тогда ничего не было известно, – уточнил Мозжухин. – Подлизы тогда еще не стали подлизами, или, возможно, скрывали свои новообретенные способности. Следствие сделало все, что могло, чтобы получить технологию производства лекарства. Профессор не сильно сопротивлялся, передал следствию все соответствующие бумаги с документацией на препарат. Их отправили на экспертизу – помнится, в Москву, в какой-то профильный институт. Ну, вы знаете нашу волокиту и бюрократию. Когда выяснилось, что то, что он передал – чистейшей воды, извините, туфта, его уже не было в живых. Возможно, препарат можно было бы довести до ума, сделать чистым, избавить от побочных эффектов, но теперь уже поздно.
– А подлизы? Они не знают состава препарата?
– Шутите? – Мозжухин усмехнулся. – Откуда дети могут знать химическую формулу того, что им вводится? Тем более вводится нелегально, под видом обычного лекарства.
– А какое отношение имеет к этому мэр?
– Да никакого. Причем тут он? О подлизах он, конечно, знает, как знает обо всем в городе. Но для него они – мелкие вошки, не более.
– Но ведь именно он приказал создать ваш отдел – «Чистилище».
– Обычный набор лживых басен, которым подлизы пичкают всех, к кому обращаются за поддержкой. – Мозжухин иронически покачал головой. – Ладно, просвещу. Во-первых, дорогой Дмитрий Андреевич, мэр не может приказать создать подразделение УВД – это прерогатива как минимум начальника ГУВД области. Во-вторых, никакого «Чистилища» не существует – название это придумано подлизами, а слово «чистильщики», думаю, взято ими из какого-то американского фильма. В-третьих, наш отдел создан не для борьбы с несчастными фрагрантами, страдающими одновременно манией величия и манией преследования, а для общих, вполне прозаических целей. Экономические преступления, – Мозжухин начал загибать пальцы, – преступления в сфере средств электронных коммуникаций, мошенничество и вымогательство с применением современных технологий. И наконец, организация проституции при помощи Интернета – такое, если вы не в курсе, сейчас очень распространено. Как видите, ни наркотиков, ни разбоя, ни грабежа – у нас своя технологическая специфика, и свои цели. Точно такие же отделы имеются в ГУВД всех областей России и являются, по существу, стандартными штатными подразделениями. Нам все равно, является ли мошенник подлизой – для нас все одинаковы. Проблема лишь в том, что подлизы являются мошенниками либо проститутками. Являются все как один – не знаю среди них ни одного приличного человека. Некоторые из них – мошенники весьма высокого ранга, и подловить таких нам крайне трудно. Сами понимаете, почему: защита у них своеобразная, мозги пудрят так специфически, что хоть в противогазе с ними общайся.
Вот так вышиб Мозжухин у меня из-под ног землю. Ничто из того, что он говорил, не противоречило фактам.
И все же чувствовал я себя отвратительно. Совсем мне не хотелось знать такое про Женьку. Только про нее не хотелось – на остальных подлиз, если честно, было мне наплевать. Или стало наплевать.
– А кто убил Игоря Варенцова? – я еще пытался защищаться. Хотел даже было спросить: «Случайно, не вы его убили?», но вовремя спохватился. После всего, что я узнал, это выглядело бы по-идиотски.