Царь нигилистов 3

Волховский Олег

— Я рад, что мои письма доходят, Sire, — с некоторым трудом подбирая слова и отчаянно стесняясь произношения, ответил Саша.

— Не надо «Sire», Саша, — Папа.

Саша не нашелся, что правильно сказать на это на языке Сен-Жюста, и просто кивнул.

— По крайней на французском у тебя хуже получается острить, — заметил государь.

— Я исправлюсь, — сказал Саша.

— Ненамного хуже, — констатировал государь. — Саша, я бы не хотел, чтобы ты распространял свою конституцию, она сейчас не ко времени.

Саша

тормозил, но не радикально.

— В России все сначала не ко времени, а потом уже слишком поздно, — заметил он.

— Делаешь успехи во французском.

— Я и не собирался ее распространять, — старательно выговорил он на языке Фуше и Талейрана.

Честно говоря, это было не совсем правдой.

— Ее нашли в моих черновиках, — добавил он.

— Тем не менее.

— Хорошо, обещаю.

— С тобой надо говорить по-французски, — заметил царь, — ты просто шелковый.

— Язык плохо знаю.

Император рассмеялся.

— Ладно, бери стул, садись.

Саша взял от окна гамбсовский стул с деревянной спинкой и зеленым сиденьем и поставил на место, указанное императором. Напротив — мраморный бюст Жуковского, впереди — книги и фигуры солдат на шкафах за белыми колоннами.

Такая диспозиция понравилась Саше гораздо больше, по крайней мере, не через стол.

— Я прощен? — спросил он.

Глава 21

— Да. Только никаких «запрещенных шедевров».

Саша вздохнул.

— Мне больше не надо на гауптвахту?

— Нет.

— Могу я взять оттуда словарь?

— Конечно.

— Папа, а можно мне вернуть мой дневник? — спросил Саша.

И тут же пожалел об этом.

— А почему ты так интересуешься родом Перовских? — задумчиво проговорил царь.

Саша подумал, что побледнел. Слава Богу, папа посадил его спиной к окну.

— Я стараюсь собирать максимум информации обо всех, с кем встречаюсь. Когда мы с Никсой шли к графу Толстому Алексею Константиновичу, я узнал, что он в родстве с Перовскими, так что решил выяснить, кто они.

— Саша, почему не Толстые?

— Потому что о Толстых я что-то знаю, а о Перовских вообще ничего.

— Ты что-то не договариваешь.

— Хорошо. Я слышал эту фамилию во сне, когда болел. Ну, ты же не любишь, когда я об этом вспоминаю!

— И что ты о них слышал?

— Просто имя.

— Твой журнал пока у меня, я собирался его тебе вернуть, — сказал царь. — Но, видимо, поторопился.

Он открыл ящик письменного стола и извлек оттуда Сашин дневник.

Открыл, видимо, на записи о Перовских. Перечитал.

Саша точно помнил, что нарисовал только родословное древо с примечаниями. Софья Львовна есть, но в числе прочих. Ему совсем не хотелось портить девчонке жизнь раньше времени. Все еще десять раз может измениться. Он даже не был уверен,

что это та самая Перовская.

— Ну, хорошо, бери! — сказал царь.

И протянул дневник.

Обнял на прощание, и это было прямо очень в кайф.

Саша шел на гауптвахту, и даже темный коридор казался светлее, Малый Фельдмаршальский зал был и вовсе залит солнцем, Ея Императорского Величества лестница не хуже парадной Иорданской, а форма лейб-гвардии Конного полка — просто великолепной, хотя от ее вытянувшихся по струнке обладателей почему-то хотелось держаться подальше.

В караульной гренадеры играли в карты. При появлении Саши колода была немедленно собрана и куда-то исчезла. Солдаты начали подниматься на ноги.

— Сидите! — сказал он, не понимая, как правильно обращаться. — Я хочу только взять мой словарь.

Пожилой гренадер Илья Терентьевич усмехнулся в усы.

— Простил государь? А то просто сияете, Ваше Высочество.

— Да. Но в какой-то момент мне казалось, что отправит обратно. Обошлось! Но чего мне это стоило! Допрос на ногах, из которого половина на французском, которого я не знаю ни хрена.

— Судя по вашим книгам, немного знаете, Ваше Высочество, — улыбнулся унтер-офицер Егор Иванович.

— Одна из них словарь. Человек, который читает со словарем, как раз ни хрена и не знает. Ребята, есть попить что-нибудь? «Ребята» — нормально?

— Да, — улыбнулся пожилой солдат. — Квас.

— Давайте! Нет ничего лучше кваса!

К квасу ему налили тарелку щей с ломтем черного хлеба.

Это было очень кстати, поскольку к папа его увели как раз перед обедом.

— А за что вас, Ваше Высочество? — спросил старый солдат.

Саша задумался на тему бесперспективности политических дискуссий с представителями народа и о том, что для дворцовой охраны Конституция — это наверняка супруга дяди Константина Николаевича.

— Если кратко, язык мой — враг мой, — сказал он. — В общем, за слова.

— А я так и подумал, — сказал Илья Терентьевич.

— А что за слова? — все-таки полюбопытствовал унтер-офицер.

— А, чтобы знать такие слова, надо долго и упорно учиться, — усмехнулся Саша. — Они в французских книжках писаны. Декабристы действительно здесь сидели?

— Этих преступников государевых не застали, — сказал солдат. — А батюшка ваш бывал.

— Обалдеть! Серьезно? За что сюда загремел папа?

— При государе императоре Николае Павловиче, — солидно пояснил пожилой гренадер. — За ошибку. Опозорился во время парада, проскакал галопом вместо рыси.

— Крут был государь Николай Павлович, — заметил Саша. — И на сколько за это?

— На три дня.

— Ну, учитывая принцип соразмерности наказания, мне обижаться не на что. Семейная традиция, однако. И место историческое: мемориальную доску надо вешать.