Царь нигилистов 3
Шрифт:
— Будет, — сказала мама.
— Отлично! И мне бы хотелось, чтобы к моему проекту имел отношение человек компетентный и авторитетный. Например, Пирогов. Склифосовский с ним переписывается, но мне бы хотелось от него большей вовлеченности. Он знает про болезнь Никсы?
— Нет.
— Может быть, ему посмотреть Никсу?
— Енохин обидится.
Саша хмыкнул.
— Имя Енохина я не слышал во сне, а Пирогова — слышал.
— Что он нового скажет? Золотуха — известное зло.
— Известное! Кажется, мы первыми поняли, что это туберкулез. Я думаю, что против него поможет какая-нибудь
— Я ему напишу.
— Можно будет мне вложить письмо от себя?
— Да.
Саша написал Пирогову в тот же вечер. К изложению проблемы и своих предположений относительно лекарства он написал дополнение под названием «Двойной слепой метод». О том, что пациентов надо разделить на две группы, одной давать лекарство, а другой плацебо. И что врач-экспериментатор не должен знать, лекарство или плацебо он дает, не говоря о пациенте. О двойном слепом методе Саша слышал от одного из своих подзащитных ученых-шпионов.
Приближалось 26 февраля — Сашин день рождения, точнее день рождения Великого князя Александра Александровича. А сразу за ним Масленица.
И вроде бы все шло отлично. Пирогов попытался лечить золотушных хлорным раствором и перекисью, и помогало. Делал он это не сам, поскольку зачем-то заведовал Киевским учебным округом, но предложил опробовать метод в местном военном госпитале, и его послушались.
История поручения великому хирургу учебного округа здорово взбесила Сашу, он был уже в пути к отцовскому кабинету, но Никса поймал его по дороге, и они завернули к мама, на которую Саша все и вылил. Так что обошлось без гауптвахты.
Статьи Склифосовского про туберкулез и морских свинок напечатал Петербургский «Военно-медицинский журнал» и только открывшаяся «Московская медицинская газета», а вот пихнуть их в европейские издания, скажем так, было сложно.
Ни в туманном Альбионе, ни в прекрасной Франции не получилось. Только маленький медицинский журнальчик с родины Елены Павловны решился напечатать одну статью. Саша не унывал: что ж, Штутгарт — это тоже неплохо, а остальные сами себе злобные дураки.
Саша решил заранее подготовиться к Масленице, то есть заказал Крамскому несколько открыток и разместил заказы в типографиях, а также наладил производство конфетти у Ильи Андреевича. И заранее потирал руки, предвкушая гешефт.
Десятое февраля не предвещало неожиданностей. Правда под окнами дворца выросли трехметровые сугробы, было пасмурно, и мела метель. Иногда дымка рассеивалась, и на закате над адмиралтейством пылало туманное малиновое солнце, а потом фонарщик зажигал уличное освещение.
Саша поймал себя на том, что воспринимает фонарщика и газовое освещение, как нечто совершенно естественное.
Он попил чаю с Никсой и мама, привычно заполнил «журнал» дневными впечатлениями, помучился над томиком Гейне и завалился спать.
По заснеженной степи, словно на парад, шла колонна танков. На башнях развевались флаги, в которых
Вдруг он обнаружил себя на высоте птичьего полета, над полностью разрушенным городом с дымами от пожаров. Спустился ниже и пролетел проломом дома, где, видимо, раньше был подъезд, а теперь от здания остался один остов.
Земля понеслась навстречу, но он не упал и не разбился, а оказался в своей московской квартире и услышал голос жены: «Саша, вставай! Война!»
Было раннее утро, еще темно. На электронных часах горели красные цифры: 5:30. И непрерывно вибрировал телефон, сообщая о новостях в телеграм-каналах.
И Саша понял, как ему обрыгло это будущее, которое висит над Россией, как готовая сорваться скала. Нет! Лучше душевный 19 век с Никсой, милой мама и даже папа, который хоть и затыкает рот, и порою отправляет на гауптвахту, но хоть городов не бомбит.
И он открыл глаза.
Глава 23
Гогель стоял рядом и тряс его за плечо.
— А это вы, Григорий Федорович! — спросонья с трудом выговорил Саша.
— Александр Александрович, вы кричали во сне…
— Да? Мне снилась война.
— Крымская?
— Нет! Хотя кто ж её знает, может и Крымская.
— Оборона Севастополя?
— Нет. Там была заснеженная степь. В общем, неважно. Надеюсь, что сон не вещий.
До совершеннолетия Никсы в сентябре в обучении цесаревича решили ничего не менять, зато Саше после дня рождения был обещан профессор Бабст с лекцией о налоговой системе России. Бабст сотрудничал в журнале «Вестник промышленности» у Чижова, так что Саша счел своим долгом подготовиться к лекции и проштудировать статьи учителя.
При ближайшем рассмотрении профессор оказался учеником западника Грановского, сторонником всеобщего начального образования и противником монополий и расширения госсектора, что было прямо совсем то, что надо.
Наибольшую известность Бабсту принесла его речь 6 июня 1856 г. в торжественном собрании Казанского университета «О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала», которая была издана отдельной брошюрой.
Саша прочитал и обалдел, она была написана словно в начале 21 века, только заменить хлеб и лес на нефть и газ.
Автор во всю ратовал за экономическое образование и образование вообще и утверждал, что в просвещенном российском обществе мы больше не встретим «странного убеждения, что без нас и нашего хлеба, без нашего леса или сала не может обойтись Западная Европа, что она зависит от нас и что в нашей воле морить ее голодом или дать наесться досыта, а между тем английский поденщик продолжает есть хлеб, какой у нас ест только высшее сословие, и ежедневно потребляет 1,5 фунта мяса, тогда как наш крестьянин ест его по праздникам, редко, и круглый год довольствуется хлебом, о котором уже с XII ст. в Западной Европе и не знают».