Царь нигилистов 3
Шрифт:
Якоби ответил, что подумает и вывалил на Сашу проект, который просто не мог не появиться. Ну, конечно, если звук можно передавать по проводам, почему нельзя по воздуху с радиосигналом?
Изобретение называлось «радиотелефон».
Интересно, как быстро папа додумается, что эту штуку можно использовать не только на войне? Что можно вещать на всю Россию. О деле Чернышевского страна уже не узнает? А о крестьянских бунтах? А о Польском восстании? Ладно, хоть с Крымской войной уже не прокатит.
Интересно, как быстро после этого Герцен вложит
Пути назад не было, Якоби все грамотно описал. Саша решил царю не подсказывать, но Борису Семёновичу написал: «Это гениально! Я уверен, что заработает».
Масленичную неделю Сашиным посветил своим стартапам, коих было уже четыре: фонарики, шампунь, конфетти и открытки. Это, не считая нарождающегося производства шин и велосипедов. А также телефона, радио, маркеров и печатных машинок, где до массового изготовления было ещё далеко.
Открытки к Масленице радовали. Кажется, Саша недооценил объём рынка, рассчитывая только на грамотных.
Считал он так. Население Питера примерно полмиллиона человек. Эту цифру он нашел быстро. А вот с процентом грамотных было сложно. Его не знал даже Бабст. Саша прикинул, что, наверное, процентов тридцать, все-таки Питер. Тогда потенциальных покупателей 150 тысяч человек. Какая часть из них купит? Один процент. По оптимистическим оценкам.
Перестраховался и заказал ещё меньше: тысячу штук. В середине недели пришлось допечатывать. То ли недооценил долю грамотного населения, то ли оборотистые купцы развезли по крупным городам, то ли покупали неграмотные ради красивых картинок. Крамской постарался с масленичной тематикой. С открыток смотрели красавицы с толстыми косами и в кокошниках, возвышались пирамиды блинов и сияли золотом самовары.
Будущий академик драл по 10 рублей за картинку, но всё равно окупилось. Полтинник Саша заработал. А со всех четырех производств — больше двухсот рублей. Учитывая, что это за неделю, совсем неплохо. А впереди ещё Пасха…
Саша завел толстую тетрадь в картонной обложке, написал на ней маркером «Бизнес» и разделил закладками на четыре части. Тетрадь начала быстро заполняться расчетами.
На масленичной неделе его, конечно, занимал не только бизнес. С четверга начиналась широкая Масленица, и все уроки как-то само собой прекращались. И начинались гуляния.
Утром бывали детские балы, на которых Саша по-прежнему не решался танцевать, зато на обед подавали блины с икрой, вареньем, сметаной и грибами. А после все шли кататься на горках, смотреть представления в балаганах и цирках, скачки на тройках с бубенцами и кулачные бои. Причем образованная публика наравне с народом участвовала во всех безумствах, разве кроме последних.
Под гулянья с «соизволения государева» были отданы центральные площади: Дворцовая, Сенная, Театральная и Петровская. Возле Адмиралтейства выстроили качели нескольких видов: на длинных веревках с деревянной перекладиной для одного человека, на веревках, но с доской для двоих, на которую надо было вставать
Рядом с качелями выросли шатры балаганов, называемые «сараями для комедий» с короткими получасовыми спектаклями от кукольников и фокусников до сказок, басен и трагедий. С силачами и акробатами между представлениями.
Здесь разливали пахнущий гвоздикой и корицей медовый сбитень, прямо на улице пекли блины или выносили из соседних трактиров. Публика была, мягко говоря, навеселе. И водкой пахло гораздо больше, чем пряностями и медом.
Оттон Борисович Рихтер, сопровождавший Сашу с Никсой, не преминул заметить:
— Один итальянец, побывавший в Москве при Иване Грозном, писал, что Масленица отличается от карнавала только тем, что в Италии излишнего буйства не допускает полиция, а в России она пьет вместе со всеми.
— Ты смотришь на все так, словно никогда не видел, — заметил брат.
— Я и не помню ничего, — признался Саша. — Вроде чучело какое-то должны сжигать…
— Обязательно, — кивнул Никса.
И правда потуги восстановить масленичные гуляния образца 21 века выглядели бледной копией окружающего разгула.
Горки выстроили не только на Неве, но и в Таврическом саду. Так что здесь Саша, который гораздо увереннее чувствовал себя на коньках, чем в танцевальном зале, не упустил своего.
Тем более, что Жуковская была здесь.
С горок катались на санях. Кавалер устраивался впереди, ставил коньки на лёд и управлял транспортным средством, а дама садилась за ним на подушечку и обнимала его за плечи, так что он чувствовал её дыхание.
Честно говоря, Саша опасался, что с непривычки к подобной развлекухе опрокинется вместе с Александрой Васильевной, но обошлось. Они слетели с горы прямо на лёд канала и пронеслись под мостом.
Жуковская раскраснелась, светлый локон выбился из-под шляпки, изо рта пошёл пар.
Потом они катались на коньках, и Саша читал Гейне на немецком и просил исправлять произношение.
Жуковская смеялась без всякого стеснения.
— У вас с Никсой разделение труда, — заметил Саша, — цесаревич смеется над моим французским, а вы, Александра Васильевна, — над немецким.
— Кто взял на себя английский? — поинтересовалась Жуковская.
— На это способен только Шау! Говорит, что у меня произношение, как у поденщика с Лондонской окраины. Остальные и до матросов недотягивают.
В воскресенье соломенное чучело Масленицы привезли на тройке на Дворцовую площадь, и прямо на площади зажгли огромный костер. Кроме чучела туда полетели остатки блинов и прочих масленичных яств. А как же? С понедельника Великий пост.
Колокол ударил к вечерне. Публика поутихла и разошлась по церквям.
После службы был вечерний чай в узком кругу семьи. По случаю Прощенного воскресенья все попросили у всех прощения. Последним встал папа и сказал:
— Я тоже прошу всех меня простить.