Царь нигилистов 5

Волховский Олег

— И поэтому ты собрал деньги на «Дом студента», — заметил царь. — Чтобы было место, где обсуждать бомбометание?

— Если в «Доме студента» тепло и с крыши не течет, там парламенты обсуждают, а не свойства взрывчатки, — возразил Саша. — Может быть, и Бакунина почитают попеременно Марксом, но этим кончится. Я не создаю социальную напряженность, я пытаюсь её снимать. А для сборки бомб можно любой подвал найти, без всякого студенческого общежития. Я стряс с купцов деньги, но надо, чтобы государство всё-таки поучаствовало, хотя бы на организационном уровне. В идеале добавить финансирования,

потому что все равно не хватит, а в газетах можно раструбить о государственной помощи демократическому студенческому союзу. Может даже, Герцен тиснет заметочку для целевой аудитории. Александр Иванович не упертый и готов хвалить правительство, если есть, за что.

— Не упертый?

— Если они решат, что всякая помощь от правительства есть взятка, которую брать — только мараться, будет гораздо хуже. Надеюсь, что пока не так.

Царь, кажется, колебался.

— Ладно, дальше, — милостиво разрешил он.

— Я ездил в Москву не ради студентов, а ради открытия Склифосовского. И оно совершено. Он это сделал! Мы выделили бактерию туберкулёза, и это даёт шанс всем больным. Я считаю, что автор заслуживает Демидовской премии в двойном размере и чина действительного тайного советника.

— Саш, автор — ты, — заметил папа.

— Моя только идея. У меня руки не доходят, чтобы всё воплотить. Я не могу влезать в каждую деталь. А значит, мне нужны помощники. Николай Васильевич — отличный помощник!

— Саша, действительный тайный советник — это генеральский чин, — сказал царь. — А он только студент, твой Склифосовский.

— Он гениальный студент. Папа, спроси Пирогова, насколько важно то, что мы сделали. Думаю, он понимает.

— Хорошо, я подумаю, — сказал царь.

— Я ничего не прошу для себя, — заметил Саша. — Это не значит, что мне не нужны деньги, но я их найду и помимо Демидовской премии. В Москве я заключил несколько выгодных контрактов с местными купцами.

— Наслышан, — усмехнулся царь.

— Гогель Григорий Федорович недавно просветил меня, чей хлеб я ем. А если согласно «Положению об императорской фамилии», получаю жалованье из казны, я просто обязан стараться сберечь казенную копейку. Поэтому и торговался. Деньги не мои. И без меня транжирятся. Я смотрел с Гогелем свои доходы и расходы: три тысячи на «тряпки»!

— Я бы не называл «тряпками» мундиры русских полков, — заметил папа.

— Извиняюсь, — согласился Саша. — Но это не делает их дешевле.

— Это к Мама, — сказал царь. — Сокращением расходов на одежду для Маши у неё Тютчева занимается.

— Хорошо, — кивнул Саша. — Обсужу с Анной Федоровной.

— Что ты делал у раскольников? — спросил император.

— Смотрел на верёвку и печати на алтаре, папа. Это стоило увидеть собственными глазами. Там, в запечатанном алтаре, гибнет русское национальное наследие: гниют старинные иконы, пыль и плесень разъедает росписи, ветшают ризы.

— Раскольничьи иконы, росписи и ризы, — уточнил царь.

— Не пройдёт и века, как это станет совершенно неважно, и только специалисты будут способны отличить одни от других. А узнав о преследованиях за такие мелочи, как двоеперстие и написание христова имени, плечами пожмут, если не

покрутят пальцем у виска. Больше всего меня поразило, что старообрядцы смиренно и верноподданно даже царя поминают, несмотря ни на что. Сам слышал эту молитву. И почитают генерала Платова, которого считают тайным старообрядцем, хотя он был верным монархии героем Отечественной войны. Его походную церковь хранят.

— Это легенда, — сказал царь. — Походную церковь им кто-то из купцов подарил.

— Тем более, что легенда. Они же Платова почитают, а не Пугачева.

— Про Пугачева молчат, — заметил папа.

— Я считаю, что против Рогожких староверов творится несправедливость, которую уничтожить легче легкого. Вообще ни копейки не нужно. Достаточно одного твоего указа.

— Будет комиссия по делам старообрядцев, — пообещал папа. — Изучит ситуацию.

— Ещё нужна комиссия по делам рабочих, — сказал Саша. — Их положение ужасно. Пока российская промышленность слаба, и эта проблема кажется несущественной, но она будет расти вместе с ростом производства, и может стать серьёзнее крестьянского вопроса. Чем раньше мы начнём её решать, тем лучше.

— Будет комиссия. И по этому вопросу — тоже. А тебе пока рано в это лезть.

— Не думаю, что мои наблюдения бесполезны. Я сейчас пишу отчёт, а для этого нужна печатная машинка. Я приму любое твоё решение, но мне бы хотелось иметь хотя бы дня три в месте, где светло и можно работать.

— Ладно, пиши, — согласился царь.

— Поздравляю, — шепнул Никса, когда Саша вышел в коридор. — Кота сам будешь пасти.

Николай слегка ошибался.

Вернувшись к себе, Саша обнаружил Киссинджера, который лениво играл с бантиком на веревочке. Последнюю держала пятилетняя сестренка Маша. Алеша с Володькой присутствовали и увлеченно наблюдали за процессом.

За печатную машинку Саша сел утром следующего дня, успешно выгнав из комнаты и Володьку, и Гогеля, не выносивших грохота изобретения. Вспомнилось из Галича «„Эрика“ берет четыре копии». Интересно, копировальная бумага уже изобретена? Саша её здесь не видел.

Копию Отчёта было бы полезно оставить себе и ещё одну вручить Никсе. Документ грозил разбухнуть страниц до пятидесяти.

Про копирку Саша спросил примерно у всех: от Гогеля до Елены Павловны.

Нашлась она у Николая Милютина. Крестьянский реформатор поделился пачкой, оставшейся от выписанной из Англии партии. Копирка была на основе сажи, цвет давала черный и нещадно пачкала всё: от пальцев до карандашей и клавиш. Понятно, что копия получалась в сером туманном ореоле.

Ну, ничего. За два дня черновик был готов.

В качестве вишенки на торте Саша сделал к отчету приложение с проектом вагона со сквозным проходом и туалетом. А также вагона-ресторана.

Киссинджер немедленно оккупировал готовый документ, свернулся на нём клубком и заурчал. А в его великолепной рыжей шерсти появились черные точечки сажи с копировальной бумаги.

Саша решил дать Отчёту отлежаться под спящим Киссинджером, чтобы потом вычитать его ещё раз, а пока заняться благоустройством рыжего друга. Не зря же Сашу год учили столярному делу.