Царь нигилистов 5
Шрифт:
Попросили тридцать штук того, другого и третьего. И столько же тетрадей и железных перьев с чернильницами.
Кропоткин залез в карман и вынул горсть мелочи.
— Откуда? — поразился Саша. — Тебе вдруг начали выдавать карманные деньги?
— Нет, это пажи скинулись на благое дело.
Расходы поделили пополам, покупки — тоже.
Тот факт, что Константин Дмитриевич Ушинский, «народный педагог», как его величали в советское время, служил инспектором классов Смольного института, явился для Саши некоторой неожиданностью. Кроме копеечных книг для младших школьников, это
Ушинский встретил гостей у основания парадной лестницы Института благородных девиц. И они поднялись на верх мимо белой лепнины на белых стенах и кованых перилл.
В коридорах толпились воспитанницы и украдкой бросали на Сашу и Петю заинтересованные взгляды и приседали в реверансах. Причем Саше больше доставалось внимания младших барышень в голубых и серых платьях с пелеринками, а на его друга бросали взоры и белые институтки старшего класса, что было несколько завидно.
Ушинский проводил гостей в гостиную с круглым столом, бюстами античных поэтов и философов, хрустальной люстрой и портретами Петра Первого, Екатерины Великой, а также папа и мама.
Хозяин был высок, худощав, из-под чёрных бровей сверкали темно-карие глаза. Имел тонкие черты лица и бледный высокий лоб в обрамлении чёрных волос и бакенбардов вокруг щёк и подбородка, и проницательный взгляд учителя, который ни с чем ни спутаешь. Можно угадать профессию по одному этому взгляду.
Подали чай со сладостями.
— Мама послала меня к вам, Константин Дмитриевич, — начал Саша, — потому что завтра мы с князем Кропоткиным открываем первую в Петербурге воскресную школу.
— Не первую, — поправил хозяин, — школа Шпилевской для бедных девочек работает с апреля.
— Ну, вот! — сказал Саша. — Хотя какая разница. Мне Пирогов написал, что он разрешил открыть такую школу в Киеве. Там будут преподавать студенты. У нас Петей много энтузиазма, но мало опыта. Точнее, честно говоря, совсем нет.
— Я слышал о листочках, — сказал Ушинский, — это что-то совершенно новое.
— Я исхожу из того, что человек твёрдо запоминает только то, до чего дошёл сам, своим умом, поэтому в моей школе Магницкого вообще не будет зубрёжки.
— Это верно, — сказал хозяин, — важно научить думать, а не напичкать знаниями, которые всё равно забудутся. Лишь человек, умеющий думать, способен стать настоящим противником опасных для страны идей и опорой для монарха.
— Вот и я о том же! — воскликнул Саша. — Но чтоб меня понимал кто-нибудь! Один Муравьёв, который вешатель, чего стоит! Он недавно убеждал меня, что математическая логика — это прямой путь на Сенатскую площадь.
— Не в этом дело, — вздохнул Ушинский. — Логика точно не виновата. Наше общество вечно недовольно и в литературе нет героев с благородным характером, и нет ни одного государственного человека, который бы пользовался популярностью. И образование тоже не даёт идеала, к которому надо стремиться. И при этом осознанно отвращает от всякого рода мышления, опасаясь, что оно может завести куда не следует. Философия изгнана из университетов, а самая невинная логика — из гимназий. Я тоже считаю, что сначала нужно увидеть картины, прочесть книги, самому попытаться их понять и лишь потом переходить к теории.
— Но листочки — это для талантливых, — заметил Саша. — К сожалению, думать
И он изложил свои претензии к «Азбуке для прилежных детей».
— Во-первых, нам нужны буквари для взрослых, во-вторых, простые и понятные. Не знаю, кто бы мог за это взяться.
— Я подумаю, — улыбнулся Ушинский.
— Они должны быть достаточно верноподданическими, чтобы нас не разогнали, и достаточно свободными, чтобы от нас не разбежались, — заметил Саша.
— Нам Вольф уже обещал, — сказал Кропоткин, — только не сказал, когда.
— Он издаст, конечно, — заметил Ушинский, — если будет, что издавать. Знаете, Ваше Императорское Высочество, меня только одно смущает в ваших проектах: вы как-то обходитесь без Христа.
— Я преследую совершенно конкретные цели: подготовить инженеров и математиков, ликвидировать безграмотность, — объяснил Саша. — И не понимаю причем тут Закон Божий.
— Цели прекрасные, — сказал хозяин, — но не главные. Только уподобление Спасителю превращает человека в личность. Боюсь, что придёт день, и Бог будет устранён из образования. Но прежде чем сеять семена материалистических воззрений должно посмотреть на плоды. Вот эти плоды: «Оправдание деспотической власти одного человека над другим, презрение к человеческой личности, равнодушие к праву и правде, полная бесправность отношений, уважение к одной силе, жестокость».
— Это точно не про меня, — заметил Саша. — И думаю, что материализм виноват не больше, чем математическая логика. Мне приходилось встречать и высоконравственных атеистов, и совершенно аморальных верующих.
— Не может быть, — возразил Ушинский, — последние только говорят, что верят.
— И в Библии можно с таким же успехом найти оправдания деспотизма, как и в размышлениях материалистов. Есть какая-то причина всей этой мерзости. Но она не в неверии.
В воскресенье утром вернулся папа. Его ходили встречать на станцию чугунки. Он вышел на платформу в сопровождении свиты и поочерёдно обнял всех членов семьи.
А Саша думал о том, известно ли царю о его бурной деятельности и как папа к ней отнесётся, когда узнает.
Глава 25
После встречи на вокзале пошли в церковь на службу, и папа ни словом не коснулся организации школ. А потом он удалился в свой кабинет с военным министром Сухозанетом.
Ну, и слава Богу!
А Саша поехал в Михайловский дворец в сопровождении Гогеля и камердинера Кошева.
Народу у флигеля собралось раза в два больше, чем в прошлое воскресенье, когда открывали школу Магницкого: под сотню человек.
Учебных пособий не хватало с вероятностью 100%.
Публика (если её можно так назвать) была разношёрстной. По возрасту лет от десяти до сорока. Некоторые бородаты и усаты. В картузах, поддевках или зипунах, холщовых штанах и лаптях. Сапоги — редкость.
Потенциальные ученики сняли картузы и поклонились в пояс.
Запах от толпы шёл не аристократический. Более того, многие сжимали двумя пальцами дымящиеся папироски.
Саша поднял руку и громко сказал.
— Дорогие мои! Прошу не курить! Моя тётя, которая отдала нам этот флигель под школу, если почувствует запах табаку, всех нас без разговоров выгонит в шею.