Царь нигилистов 5
Шрифт:
— Гауптвахта — не карцер, — заметил Кропоткин. — Но да, так и надо.
— Спасибо за рассказ, как не надо, — сказал Саша. — А я там переживал ещё. Впрочем, больше оттого, что реально опасался уехать оттуда в Петропавловку вслед за декабристами, которые когда-то сидели на той же гауптвахте.
— Мне рассказывали, как вы говорили солдатам: «Господа» и обращались к гренадёрам по имени-отчеству, — улыбнулся гость.
— Они, кстати, странно это воспринимают, — сказала Саша. — Это по поводу обращения к нашим будущим ученикам. Пусть сначала буквы выучат.
— А Маркс был на немецком? — поинтересовался Кропоткин.
Кажется, он знал, кто это.
— На английском, — сказал Саша.
Гость вздохнул.
— Зато у меня плохо с немецким, — признался Саша.
— У меня тоже, — сказал Кропоткин, — но я записался в группу к «немцам», чтобы учить язык, с теми, кто его уже знает. Мой брат считает, что надо обязательно знать немецкий, поскольку на нём есть богатая литература и существуют переводы всех книг, имеющих научное значение.
— Пирогов тоже так считает, — сказал Саша, — я ему жаловался, что у меня история и география теперь на немецком, а он описал страдания русскоязычных студентов Дерптского университета от незнания немецкого, на котором читали все лекции.
— У нас ведёт немецкий профессор университета Карл Андреевич Беккер, библиотекарь императорской публичной библиотеки, — сказал Кропоткин. — Он посоветовал мне подписаться на еженедельный иллюстрированный журнал «Gartenlaube». Там картинки и короткие рассказы.
— «Садовая беседка»? — переспросил Саша.
— Да, — кивнул Кропоткин.
— Мне его давал читать Ковалевский, когда я у него ждал бумагу с подписью Делянова, — сказал Саша и перевёл взгляд на Гогеля. — Григорий Фёдорович, можно нам на «Садовую беседку» подписаться?
— Конечно! — обрадовался гувернёр.
— А потом я попросил Беккера дать мне «Фауста» в оригинале, — продолжил Кропоткин.
— А я его сам взял в библиотеке Александровского дворца, — сказал Саша. — Что было несусветной наглостью с моей стороны при моём знании немецкого.
— С моей тоже, — сказал Кропоткин, — но я его уже читал тогда в русском переводе.
— Я тоже, — сказал Саша.
И еле удержался, чтобы не уточнить, что это был перевод Пастернака.
— Беккер сказал мне, что книга слишком философская, и я ничего не пойму, но меня настолько захватила и философия, и музыка стиха, что я, начав с посвящения, скоро выучил наизусть целые страницы, — сказал Кропоткин.
— Мне больше всего начало нравится, — признался Саша.
И процитировал по-немецки:
'Я богословьем овладел,
Над философией корпел,
Юриспруденцию долбил
И медицину изучил.
Однако я при этом всем
Был и остался дураком'.
И гость, не задумываясь, продолжил на том же языке:
'В
И за нос десять лет вожу
Учеников, как буквоед,
Толкуя так и сяк предмет'.
Совместными усилиями дошли до сцены вызова духов, и Саша процитировал:
'И ты прочтешь в движенье звезд,
Что может в жизни проистечь.
С твоей души спадет нарост,
И ты услышишь духов речь'.
До конца куска, который он помнил, оставался буквально один абзац, и Саша опасался, что сольётся первым, но тут вмешался Гогель:
— Это великолепно, Александр Александрович! Произношение ещё страдает, но всё равно хорошо.
— Если бы не Александра Васильевна, было бы гораздо хуже, — признался Саша.
— Александра Васильевна? — спросил гость.
— Саша Жуковская, — объяснил Саша, — матушкина фрейлина, дочка поэта Жуковского, она очень помогает мне с немецким.
Кропоткин понимающе промолчал.
Саша подумал ни возразить ли на это многозначительное молчание, но решил не обострять ситуацию. Упрекнуть гостя было не в чем.
— Пётр Алексеевич, — сказал он, — я ещё не встречал здесь человека настолько близкого мне по духу. Я предлагаю перейти на «ты».
И протянул руку гостю:
— Саша.
Григорий Фёдорович настолько растерялся, что не успел возразить.
— Петя, — сказал гость и пожал протянутую руку.
— Александр Александрович, — опомнился Гогель, — это недопустимо!
— Не при вас, Григорий Фёдорович, — сказал Саша. — И не на людях, так что никто не узнает.
Гогель только покачал головой.
— Сухонин отзывался о тебе восторженно, — вспомнил Кропоткин. — Но оказывается это не только математика.
— Хотя бы при мне на «вы»! — взмолился Гогель.
— Так у нас ещё общий преподаватель! — как ни в чём ни бывало, обрадовался Саша. — Я ему уже всё сдал, кроме геометрии. Теперь у меня академик Остроградский, ибо высшая математика. Это да! Читает мне предмет по курсу Берлинского университета. Но грех жаловаться, я сам напросился.
— Я слышал об этом, — кивнул Кропоткин, на всякий случай без обращения.
— Петя, а ты Гейне читал? — спросил Саша.
— Только некоторые русские переводы.
— У меня есть томик, давай подарю в честь знакомства.
Саша отыскал в своей тумбочке зачитанный томик на немецком с торчащими из него закладками и мысленно похвалил себя за то, что купил этот томик в книжном на Невском. Настолько расписывать заметками библиотечный вариант он не решился.
— Здесь прямо на полях выписаны слова с переводом, — прокомментировал он, — я их уже помню, а тебе, может быть, пригодится.