Царь нигилистов
Шрифт:
— Церковная.
Погода была супер! Солнце било из высоких окон. И пройтись до церкви было бы неплохо. В отличие от стояния там. Как там писал Ницше? Эти христиане молятся в своих душных пещерах, в отличие от вольных, смелых и сильных язычников.
Саша ницшеанцем не был, хотя и ценил «Так говорил Заратустра» за напор и эстетизм.
Интеллигентское увлечение христианством образца конца восьмидесятых как-то обошло его стороной. То есть он, конечно, купил Библию с рук на Кузнецком мосту за девяносто рублей у бледнеющего торговца. И даже частично прочитал. Но в одном ряду
Он не был уверен даже в том, что сможет правильно перекреститься.
Ну, встанет рядом с Гогелем и будет подражать ему во всем. А то не дай Бог решат, что его пророчества инспирированы нижним миром, а не верхним.
Церковь оказалась совершенно прелестной готической игрушкой, в духе даже не Парижской Сен-Шапель, а какого-нибудь Вестминстерского аббатства.
Саше искренне не хотелось расстраивать Гогеля, к которому он начал испытывать нечто вроде Стокгольмского синдрома, но он не выдержал и спросил:
— Григорий Федорович, а она точно православная?
— Конечно, — вздохнул гувернер. — Это церковь Александра Невского.
Победитель тевтонов перевернулся бы в гробу, если бы узнал, насколько немецкую церковь в честь него построили.
Все родственники были здесь. Гогель подошел к императору с императрицей. Поцеловал руку пап'a и мам'a. Царь смотрел сквозь Сашу так, словно его не было. Саша шагнул, было, к нему, но Гогель остановил.
Мама смотрела с болью и жалостью, однако тоже не обняла.
Опала, да? Ничего, переживем.
Никса тоже был здесь, бросил сочувственный взгляд, но, видимо, ему запретили разговаривать с братом.
Внутреннее православное убранство чудом вписывалось во внешнюю католическую оболочку. Даже не было нормального иконостаса: меньше десятка икон, все итальянского письма, никаких темноликих византийских святых угодников.
Солнце зажигало цветные витражи, пахло медом от восковых свечей, пел хор.
Во время службы Саша настолько боялся сделать что-то не так, что молчал, как святой отшельник.
Зато местная публика была вовсе не так набожна, как хотела показать. То и дело был слышен шепот, шуршание платьев и даже приглушенные смешки.
Когда служба кончилась, Саша вздохнул с облегчением.
Гогель проводил его обратно в Фермерский дворец, но после обеда великодушно объявил:
— В библиотеку можно, государь разрешил.
Так что до вечера Саша пытался вникнуть в особенности патентного права Российской империи. Собственно, разработано оно было плохо, материала мало, так что Саша успел заглянуть и в смежные кодексы.
Незадолго до ужина он подошел к роялю, чтобы подобрать что-то из своего гитарного репертуара.
И стал наигрывать «Балаган» Щербакова:
В одних садах цветет миндаль, в других метет метель. В одних краях еще февраль, в других уже апрель. Проходит время, вечный счет, год за год, век за век, ВоНо явился лакей:
— Вам посылка, Ваше Высочество!
Глава 19
В посылке оказались пакетики с сухим шампунем от аптекаря. В сопутствующем письме говорилось, что это подарок Его Императорскому Высочеству и денег не надо.
Как истинный экспериментатор, Саша собирался испытать это на себе.
Насчет пенициллиновых грибов Илья Андреевич писал, что ничего не знает и никогда не слышал, но прилагал несколько адресов более крутых химиков-фармацевтов из университета и Военно-медицинской академии. А также некого знатного аптекаря с Васильевского острова.
Пенициллин на коленке не сваришь, придется собирать команду. А для этого нужны деньги. Теоретически по статусу они должны бы у него быть, но в глаза не видел.
Перед самым ужином пришло письмо от Никсы с родословным древом семейства. Древо оное занимало шесть листов формата больше А4, который аккуратный братец склеил между собой, потому что стало совершенно очевидно, что на меньшем числе носителей инфа не уместится ну никак.
Схема начиналась с Павла Петровича и супруги его Марии Федоровны, которая была матерью героиней и родила четверо сыновей и шесть дочерей.
Потомки не особенно отставали. Например, у Николая Павловича было семеро детей.
Умница Никса почти к каждому из ближайших родственников добавил его семейное прозвище и краткую характеристику. Например:
«Константин Николаевич, дядя Костя или Коко, или Робеспьер. Хорошо рисует. Играет на фортепьяно и виолончели. Когда учился, опережал программу на 4 года. Генерал-адмирал. Построил на свои деньги паровые корабли для российского флота, говорит, что его деньги — это деньги Отечества».
Ну, нормальный либерал. Это консерватору положено трындеть на каждом углу о своем патриотизме и с удовольствием запускать лапу в казну, а либералы — они такие: говорят «эта страна» и одновременно куда-нибудь донейтят.
«Супруга Константина Николаевича Александра Иосифовна (тетя Санни). Очень увлекается спиритизмом».
Интересно. Запомним.
«Елена Павловна (Мадам Мишель, ум императорской фамилии, ученый нашей семьи, Принцесса Свобода). Вдова дедушкиного брата Михаила Павловича. Увлекалась зоологией. Переписывалась с натуралистом Жоржем Кювье. Освободила своих крестьян с землей по проекту Кавелина».