Царь с востока

Хван Дмитрий Иванович

Круглобокий норвежец и сухопарый дан, с помощью падких на золото датских чиновников, организовали в Померании несколько вербовочных пунктов для переселения людей на Эзель. Особое внимание они уделяли многочисленным осиротевшим детям и подросткам, которые, зачастую погибая от голода и лишений, влачили жалкое существование среди пытающейся выжить родни и не всегда добрых односельчан. Множество детей ангарцам отдавали несчастные матери, удовлетворяясь надеждой, что их исстрадавшееся, едва живое чадо выживет у добрых людей. Не раз уже участвовавшие в этих командировках Сергей Бекасов, купец Ложкин, Тимофей Кузьмин и Иван Микулич так и не смогли привыкнуть к ужасающим картинам ада земного - европейские

провинции, по которым прокатилась смертельным катком общеевропейская бойня, будто превратились в филиал преисподней. Гниющие на полях и дорогах трупы, банды дезертиров и мародёров, болезни и голод, холодное и дождливое лето, землистые измождённые лица крестьян, полные нечистот и всякого сброда города... Хотелось зажать нос и бежать прочь из этого смрада, дальше и быстрей, лишь бы оказаться среди близких людей. С каждым рейсом число вывезенных с континента переселенцев росло, и постепенно оно составило более двух тысяч семисот человек. Но вскоре явный недостаток в средствах заставил Белова временно прекратить ввоз беженцев с континента, ограничившись плановой закупкой скота, птицы и продовольствия в Курляндии и Псковской земле. На Эзель могло быть вывезено и большее количество беженцев, но этот вопрос находился в ведении датских таможенников - сделать лишний рейс без оплаты было абсолютно невозможно. По всей видимости, стоило обратиться к королю Кристиану за разрешением этой щекотливой проблемы, являвшейся чрезвычайно важным делом для ангарцев.

Принятие крестьянских присяг же постепенно заканчивалось:

– Буду до могилы верен!
– истово перекрестившись, воскликнул тем временем остававшийся последним в очереди семейный кашуб, после чего он получил выписанные ему документы - лист плотной бумаги с печатью воеводы Эзеля и вписанным именем. Он вовремя спрятал за пазуху вожделенную бумагу - небо стремительно заволакивало тучами, совсем скоро принялся накрапывать мелкий, противный дождь и поднялся крепкий ветер с моря.

– Какой прок сибирскому царю от этих нищих бродяг?
– искренне не понимал Клаус, неловко кутаясь в плащ.
– Ещё вчера это отребье подыхало с голоду в придорожной канаве, наполненной нечистотами, а сегодня они приносят присягу?! Не понимаю!

– Верно, у царя Сибири недостаток в рабах, - поджав губу, отвечал Густав, поправляя шляпу.
– Вернёмся в казарму...

– Они не годны для работы, - махнул рукой толстяк, - пустая трата денег! Вернёмся, снова чёртов дождь!

– Не ругайтесь, господин Клаус!
– с улыбкой поднял указательный палец Густав, заходя в открытую слугой-эстом дверь.
– Это не угодно нашему Господу.

Бородач только фыркнул в ответ. А вскоре вернулся Арно, сообщивший, что Белов ждёт их в кабинете.

Хенрик Эгерод, встретив шведов у ворот, проводил их наверх, в кабинет воеводы. Белов и Саляев ожидали гостей за столом, приготовив необходимые документы. Поприветствовав вошедших, Брайан поинтересовался уровнем их полномочий - будет ли он достаточен для подписания государственных бумаг?

– Не извольте беспокоиться, господин Белов, - заверил его Густав.
– Наших полномочий хватит для заключения договора от имени короны, если на то будет достаточно оснований.

– Хорошо, - кивнул Брайан, пригласив шведов сесть за стол.
– Насколько я понял, у вас мало времени?

Клаус молча кивнул, а Густав прошелестел в ответ:

– Совершенно верно...

– Тогда перейдём к делу, - с удовлетворением проговорил воевода.
– Я оглашу наши условия. Первое - Стокгольм признаёт за Сибирской Русью нынешние границы Эзельского воеводства, включающие острова Моонзундского архипелага и ту территорию Перновского уезда, которая нами контролируется.

Белов сделал паузу,

посмотрев на Густава. Тот взметнул вверх брови и развёл руки в стороны, ожидая продолжения.

– Это главный пункт, - пояснил Брайан.
– В зависимости от его принятия можно вести дальнейшие переговоры.

– Мы уполномочены королевой согласиться на определённые условия...
– начал было Густав, принимая от Белова бумагу.

Положив её перед собой, долговязый швед достал футляр, откуда он с величайшей осторожностью выудил очки, а точнее, пенсне своеобразной формы - более всего они походили на ножницы без обоих лезвий. Водрузив их на нос, Густав принялся читать бумагу.

– Но среди них не было владений Эзеля в Эстляндии, - вскоре закончил он свою фразу.
– Я должен буду отправиться в Стокгольм, дабы ознакомить королеву и риксканцлера с вашими притязаниями.

– В таком случае, не буду вас задерживать, - вставая, ответил Брайан.
– Ведь у вас каждый час на счету, верно?

– Именно так, - кланяясь, произнёс Клаус.

– А вы, господин Клаус, не спешите покидать нас, - Саляев остановил толстяка в дверях.
– Составьте нам компанию в плавании, завтра утром мы выходим в море.

Швед изменился в лице, бросая взгляды на сопровождаемого эзельскими солдатами Густава и беззвучно открывая рот, пытался возмутиться, но вскоре обмяк и, махнув рукой, присел на лавку, утерев выступившую на лбу испарину. Арно Блумквист, сильно побледневший, также остался в кабинете.

Ранним утром следующего дня эзельская эскадра вышла в море. В её составе помимо фрегатов 'Тролль' и 'Беллуна' вошли шлюп 'Адлер' и шнява 'Рысь', которая так же, как и шлюп, была куплена на верфях Виндавы. Несмотря на малые размеры герцогства, кораблестроение в Курляндии было на высоте, но относительно уровня балтийских флотов, разумеется. Тягаться с голландским, французским или английским флотами курляндцы, конечно же, не могли, однако они были открыты для сотрудничества. И Белов пользовался расположением Якоба Кетлера. Герцог даже начал принимать к оплате долговые расписки Эзельского воеводства, зная, что его соседи дорожат репутацией. Кроме того, под эзельским флагом в море вышли два датских бота, подаренных королём Кристианом.

Команды, набранные в Виндаве, состояли из немцев и поляков, но были и немногочисленные голландцы - в основном офицеры, перешедшие на эзельскую службу с согласия Кетлера. Командующим эскадрой Брайан назначил опытного датского капитана Ханса Йенсена, который теперь находился на "Тролле". Сам воевода также был на борту флагмана, там же обретался и молчаливый с недавнего времени Клаус, не покидавший, впрочем, своей каюты. Лишь только когда в Финском заливе эзельцы встретились со шведским фрегатом и пинассой, которые присоединились к эскадре, Клаус выбрался на мостик. Выпятив нижнюю губу, он мрачно наблюдал за работой курляндских матросов, частенько отирая кружевным платком обширную залысину - палящее солнце стояло в зените. Яркий свет заливал палубу, попутный ветер наполнял паруса покачивающегося на лёгких волнах фрегата, поскрипывали снасти. Где-то внизу вяло переругивались матросы на смеси немецких и польских крепких словечек. Неподалёку от Клауса постоянно торчал майор Арно Блумквист, смотревший на него с явно читаемым подобострастием.

– Господин Клаус!
– Эгерод по просьбе Брайана позвал шведа, который за короткое время успел возненавидеть невозмутимого переводчика. Повернувшись к Хенрику, Клаус немедля одарил дана уничижительным взглядом. Ничего не ответив, он хотел было уйти в каюту, но был остановлен окриком Белова:

– Извольте подойти!

– Господину Клаусу нездоровится, - попытался ответить за своего начальника Блумквист.
– Он выйдет к ужину.