Царь Сиона
Шрифт:
Члены военного совета епископа с удивлением переглянулись, пораженные странной речью солдата, так откровенно говорившего с епископом. Но Вальдек, хотя и хмурил по временам брови при непочтительном слове солдата, слушал его с некоторым удовольствием и снисходительно сказал:
— Ну, а если бы я дал тебе приказ?…
— То Мюнстер был бы в вашей власти до истечения месяца, даже если бы я не имел ни одного помощника, хорошо знакомого с городом. Если же вы мне дадите надежного проводника или разведчика, то я смастерю все дело гораздо раньше.
— Ты, по-видимому, возлагаешь на этот подвиг всю
Лицо Гендрика приняло страшно грозное выражение; задыхающимся от затаенной ярости или скорби голосом он ответил:
— Будь я вечно проклят, если делаю это ради награды. Если вы по окончании дела захотите вознаградить меня, хорошо, я согласен. Как бедный, идущий на смерть солдат я заранее завещаю свою награду товарищам по оружию Нет, господин епископ, нет, мои мужественные начальники! На эту борьбу я иду не как наемник, но как властелин. Это — моя личная война, и я ни мало не забочусь о судьбе города и еретиков-перекрещенцев. Я хочу сорвать корону и голову самого царя и разорить его гнездо вопреки всем дьяволам, пронзив его своим мечом. У меня с ним старые, кровавые счеты, и я не могу дать вам лучшей поруки своего усердия, как мою непримиримую ненависть к нему.
После этого страшного признания в комнате воцарилось глубокое молчание; наконец Менгерсгейм добродушно спросил:
— Как же ты думаешь добраться до Бокельсона, как можешь ты рассчитывать, что он не узнает тебя.
Гендрик указал на свое, изрезанное шрамами лицо.
— Я усердно подставлял свой нос и лоб в каждом сражении и сам теперь не узнаю себя, когда вижу свое лицо в зеркале. Правда, я был бы уже мертв, если бы этот мошеннический король пронюхал во мне клевского рейтера; но я твердо уверен, что он услышит обо мне только под моим ножом.
При этих словах епископ погрозил ему пальцем и сказал:
— Слушай! Требуй всего, чего хочешь за свою услугу, которая сбережет мне деньги и людей; но не смей трогать портного. Это моя добыча.
— Это расстраивает мои планы, — возразил нерешительно, почесывая затылок, Гендрик. — Я поклялся моему отцу и моей возлюбленной, что…
— Не беспокойся! — прервал его Стединг со злой усмешкой. — Наказание, которое постигнет негодяя за государственную измену, будет ужаснее и мучительнее, чем смерть от руки солдата.
— Если вы мне это обещаете, я, пожалуй, доставлю его вам живым! — ответил Гендрик.
— Пожар! Пожар! Горит в Мюнстере! — крикнул в окно замка примчавшийся из лагеря всадник.
Это известие прервало переговоры епископа: он бросился на самую высокую башню, с которой можно было лучше видеть зарево пожара. На горизонте виднелась только узкая красная полоса. Ринальд и Зибинг, поспешно шедшие по дороге из Вольбека в Мюнстер — замок уже давно остался у них позади, — услышали эту весть от посла раньше, чем епископ.
— Анжела! Моя невеста среди пламени! Несчастные, вероятно, подожгли город, чтобы бежать из Мюнстера, пользуясь последней победой, или же это изменники думают предать в руки епископа горящий Сион!
С этими словами студент еще быстрее зашагал среди ночной тьмы!
— Остановись, остановись, безумец! — молил Зибинг, с трудом поспевая за юношей.
Тот взглянул на него блуждающим взором
— Зачем следуете вы за мной по пятам? Вы для меня тормоз. Отстаньте, я более не нуждаюсь в вашем двусмысленном покровительстве. Вы были мне врагом, а не другом, вы никогда не были для меня ничем другим, как другом. Я не обязан вам даже своим освобождением из Нимвегена! О, Анжела! Ты мой истинный ангел спасения и кроткого молчания!
С силой, удвоенной обстоятельствами, Зибинг остановил бешено мчавшегося вперед Ринальда и сказал ему:
— Поноси, бей меня, но выслушай. И меня, опытного старца, одаренного способностью предугадывать будущее, томят ужасные предчувствия. Послушай меня, предоставь этот город его судьбе! Спасай себя, себя самого. Я вижу, как сотни смертоносных ружей направлены на твою грудь. Останься, вернись со мной! Я скрою тебя от епископа, пока все не успокоится. Он смилуется потом. Но бойся его гнева, если тебя возьмут в плен на развалинах города. Ты слышал его угрозы. Он пощадит тебя ради своего сына, но…
— Замолчи, безумный старик! Кто говорит о разгроме города? Если Небу угодно будет допустить его, то я, наверное, не дамся в руки епископу! Но прочь с моей дороги; меня влечет судьба Анжелы. Она моя невеста, ты слышишь, старик? О, ты не знаешь любви, упрямый священник. Ты не знаешь моей Анжелы!
— Я знаю ее, но ты мне дороже. Вернись, Ринальд. Не отдавайся во власть кровожадного человека, которого они называют царем. Твое поручение окончилось неудачей: вождь перекрещенцев не простит тебе этого. Смотри кровавая полоса уже погасла Ты ничего уже не спасешь, если там случилось несчастье. Беги же от тех ужасов, которые вызовет переход Мюнстера в руки епископа. Не смейся! Не издевайся надо мной! Рамерс поклялся епископу выдать ему город. Этой ценой он купил свою жизнь — и через несколько дней…
— Измена? Рамерс? — воскликнул Ринальд. — Пусти же меня, я должен предупредить царя. Твоя болтливость спасает Сион; О, спасибо тебе, болтливый язык, не умеющий ничего держать в тайне.
— О, что я наделал? — простонал кустос и еще сильнее обняв колени Ринальда, решительно прибавил. — Тем более ты не уйдешь отсюда.
Издали донесся до них конский топот; Ганс фон Текленбург во главе отряда всадников спешил в лагерь Ринальд слышал стук копыт. Еще раз он обратился к кустосу:
— Перестань, пусти меня, лживый старик! Если тебе нет дела до моих обязанностей, до священных прав моей невесты, то подумай, по крайней мере, об участи сына епископа. Любимец твоего господина, льстивый слуга, незаконный сын твоего всемилостивейшего повелителя погибнет, если я не вернусь. Итак, прочь с дороги.
— Горе мне! Что мне за дело до Христофа! Господь поручил мне тебя!
Кустос не двигался с места; разгневанный Ринальд с такой силой толкнул его от себя, что он растянулся на земле. Смущенный падением старца, Ринальд, однако, готовился уже бежать, но в эту минуту его окружили всадники и кони, протянутые пики преградили ему дорогу, и несколько рук схватили его за шиворот.
— Кто ты такой, забытый Богом монах, что осмеливаешься топтать ногами почтенного священника? — спросил его Текленбург, быстро соскакивая с лошади и помогая кустосу подняться на ноги.