Царь Сиона
Шрифт:
— Это все дела Господа, избравшего нас, где же твои-то дела? — прошептал Петер Блуст, но так явственно, что все окружающие слышали его, и из толпы, точно громовой удар, раскатился вопрос:
— Где дела твои, Маттисен? Да, вот они: мы разграблены.
— Каждому будет отмерено тою же мерой, братья. Порыв ветра принес запах гари со стороны соборной площади.
— Вон по твоему приказанию горят наши книги, наши рукописи; наши документы! — вскричал народ.
Слуги городской ратуши тащили туда драгоценности и украшения горожанок. Густая толпа обкраденных женщин следовала за ними и причитала:
— Пророк отнимает у нас последнюю рубашку! И это также совершается по приказанию свыше?
Тут выступили многочисленные противники Маттисена и от имени города потребовали, чтобы он доказал истинность
Гарлемец стоял в нерешительности. Вдруг он заметил, что какой-то незнакомец делает ему из толпы знаки и показывает письмо. Маттисен потребовал четверть часа для беседы с Богом и направился в залу ратуши. Перед ним вырос, с письмом в руке, портной-старьевщик Гелькюпер. С таинственными предосторожностями передал он Маттисену свое послание и сообщил, что какой-то человек, почувствовавший себя дурно перед Гекстерскими воротами, умолял его Христом Богом, когда он возвращался со стычки, передать в сохранности эту записку мудрому Яну Маттисену. В записке же значилось: «Изельмуд приветствует тебя! Помощь в числе шести тысяч человек показалась сегодня на горизонте. В их руках Цвол и нагорный монастырь, откуда они беспрепятственно двигаются сюда. Часовые в лагере перед Людгерскими воротами заметили их, когда они уже оцепили лагерь. Герои готовятся к натиску. Я внезапно заболел, не мог вернуться в город и вверяю эту записку надежному человеку. Сделай вылазку. До свиданья на поле битвы!»
Радостно просияло лицо Маттисена.
С гордым, веселым видом победителя Маттисен вернулся на площадь.
— По воле Господа, — сказал он, — я возьму Его могущество и посрамлю врагов. Я готов выйти за Людгерские ворота навстречу полкам епископа и обращу их в бегство молниеносными взглядами и смелыми речами. Кто последует за мной — количество безразлично — сопричтется к лику избранных Богом.
Из толпы фанатиков и любителей легкой наживы многие вызвались сопровождать пророка. Позвали часового с башни Ламберта, чтобы узнать, что замечается в неприятельском лагере, и тот доложил, что там поднялась суматоха. Тогда многие из добровольцев отстали, и лишь небольшая кучка последовала за своим вождем и предводителем. Обрадованный сообщением башенного часового, Маттисен сильным голосом запел первый стих псалма, а граждане и чужестранцы подхватили его. Среди шума и крика он обратился к Яну Бокельсону:
— Я почти не соображаю, как мне держаться с тобой; чувствую, что ты хотел предать меня. Но я посрамлю всех вас. Трепещи, если сердце твое нечисто. Если же ты искренен, вышли скорее мне на помощь отряд хорошо вооруженных людей. Я же буду двигаться медленно.
— Ты опять огорчаешь меня, брат, — отвечал Ян. — Бога беру в свидетели, я — твой единомышленник, и запас храбрейших граждан не замедлит догнать тебя.
Ян не обманул: с помощью Книппердоллинга он собрал тотчас же сильный отряд воинов: Ринальд и Людгер находились в их числе. Едва Маттисен переступил со своими порог Людгерских ворот, при пении псалмов и молитв, как Ян приказал снова запереть ворота, а отряд остановил на улице. Кто только мог, не исключая и двенадцати старейшин, поместился на валах и приготовился присутствовать при необычайном подвиге.
Длинный ряд укреплений, от ворот Эгидия до ворот Сервация, кишел народом. Между тем Маттисен медленно прошел мимо Стрельбища, миновал последние укрепления и вышел в чистое поле. День удался чудесный. На сравнительно большом пространстве между лагерем и городом не было ни души. Чутко прислушиваясь, не разгорается ли битва в тылу неприятеля, и часто оборачиваясь назад, чтобы убедиться, выступила ли обещанная подмога из городских ворот, Маттисен достиг стоявших на пути развалин ветряной мельницы. Здесь он остановился и обсудил со спутниками, как лучше поступить: ударить ли в самый лагерь, где главным начальником был Иоанн Корицер, или напасть на стоявшие у ворот Эгидия роты мейссенцев? Последние занимали песчаную лощину, из которой едва виднелись макушки палаток. Вдруг из развалин мельницы выскочила сильная засада, с ужасным Альбрехтом Бельцом во главе, который не давал пощады ни одному еретику и находил наслаждение в кровавой
— Стой! Куда? Смерть вам! — закричал он анабаптистам и схватил Маттисена за бороду.
— Измена, измена! Господи, помоги нам! — громко воскликнул в ответ Маттисен.
Он изо всех сил старался высвободиться из рук Бельца. Но непомерной длины копье не помогло ему в рукопашной схватке, и пророк вскоре был повергнут к стопам врага. Его спутники частью пали под ногами мейссенцев, частью обратились в бегство. Спастись удалось только одному, спрятавшемуся во рвах, так как ворота продолжали оставаться запертыми; остальные сделались жертвой своего фанатизма. Та же участь постигла и Маттисена: как ни ломал он рук, как ни грозил проклятием неба — смерть надвигалась на него.
— Отправляйся к отцу дьявола! — издевался над ним мейссенский солдат и ударил его по голове.
— Вид твоего тела соблазняет меня! — вышучивал его другой, и пронзил его копьем.
Зная, что павший один из мюнстерских пророков, солдаты разорвали его в клочья, а наступившей ночью некоторые бездельники не устояли от искушения прибить истерзанные члены обманутого обманщика к Людгерским воротам.
Мюнстерцы безучастно наблюдали с валов, как погибал тот, кто вызвался сделаться вторым Гедеоном. Лишь на одно мгновение прорвалось в сердцах толпы сострадание к Маттисену; но через минуту и он, и бывшие с ним были осуждены, хотя говор об измене и слышался в толпе явственно. Сотня уст повторяла сплетню, будто бы в предыдущую ночь был послан некий гражданин к полковнику Стединку с извещением, что пророк выйдет из ворот и слепо отдастся в руки неприятеля. Другие болтали, что Маттисена обманули каким-то письмом, в котором ему обещали сильную подмогу. Народ часто верно понимает взаимоотношение нескольких фактов, не давая себе отчета, кто и при каких обстоятельствах первый распустил слухи.
Уже вечером Ян Бокельсон положил предел всем догадкам и сплетням. Он остановил возвращавшийся народ на соборной площади, посыпал пеплом волосы на голове и бороде, разорвал на себе платье и вскричал, с выражением душевной муки на лице:
— Плачьте, как я, по сыну Сиона, ибо с ним исчезла честнейшая сила. Но и радуйтесь со мной, ибо Бог дал нам знамение Своего могущества. Двое не могли властвовать. Властелином должен быть тот, кто наиболее угоден Богу. Выбор пал на Маттисена, более сильного и мудрого, чем я. Он был предназначен сделаться победителем. Но почему же храбрость брала в нем перевес над смирением? Это глубокая тайна. Вместо того, чтобы всецело положиться на волю Господа, он надеялся на мое мужество и людскую помощь. Он не стремился прославлять Бога, он не внедрял в народе потребности в посте и молитве, он добивался только пустой славы и забыл, кто дает нам силу и крепость. А потому, в пример другим и мне, недостойному преемнику Маттисена, Бог наказал его, между тем, как в другое время с радостью осыпал бы его милостями. Бойтесь, братья, Господа и его святых заветов!
Ян преклонил колени, стряхнул пепел с головы и притворился молящимся. Верующие молились вместе с ним. Любопытные, сновавшие повсюду, со страхом сторонились липы, на которой висели расстрелянные трупы первых непокорных; они дрожали и умолкали перед ужасным примером.
Бокельсон поднялся наконец с прояснившимся лицом и сказал:
— Старейшины и народ Израилев, выслушайте правдивое слово пророка! Я знал, что Маттисену угрожает смерть. Неделю тому назад, когда я молился и размышлял о законе Божьем, в сонном виденье предстал передо мной кровавый призрак Маттисена; внутренности его вываливались из зияющей раны. И голос с неба провозгласил: «Он наказан. Ты должен быть его преемником, несокрушимым в добрых начинаниях. Сила Маттисена перейдет к тебе, ты же должен взять и его вдову».
При этом новом известии, в толпе поднялся беспорядочный говор.
— Книппердоллинг, брат мой! — прервал его пророк. — Засвидетельствуй, что я тотчас же по пробуждении рассказал ниспосланный мне Богом сон.
— Да, это так! — не особенно охотно поддакнул Книппердоллинг.
Крехтинг, свирепый Гильдехусский пастор, прокричал в толпу:
— Клянусь и своей головой, и головой Книппердоллинга, пророк говорит правду. Книппердоллинг сам пересказал мне сон.
Говор смолк. Ян понимал Книппердоллинга и вручил ему свой широкий меч со словами: