Царь-Сторож
Шрифт:
П. л. – это не последняя иллюзия твоей жизни.
Дурацкая строчка из блатной сентиментальной песни – привязалась же! "Так здравствуй, поседевшая любовь моя… Пусть кружится и падает снежок – на берег Дона, на ветки клена, на твой заплаканный платок…"
– Мы тут рядом живем, – сказала Лиза, сопровождая меня на свидание с первой моей любовью. – Вон в том доме, за каменным желтым забором…
– Ого! Не дом, а крепость, – подивился я на белокаменную десятиэтажную громадину, окруженную высокой
– Страшно без охраны, – улыбнулась Лиза. – А с охраной спокойно.
– Тут, небось, все такие же важные шишки, как ваша мама?
– Разные… Это со мной! – сказала она дежурному охраннику. – Проходите, Вадим Иваныч.
В парадном подъезде, в застекленной каморке, сидела пожилая консьержка. Лиза поздоровалась с ней, еще раз сказала: "Это со мной," – и мы зашли в лифт. В лифте пахло хорошими духами – и я невольно вспомнил лифт в своем доме, вечно смердящий сортиром. Вот оно, качество настоящей жизни. Лиза нажала кнопку – кабина мягко и почти мгновенно взлетела на нужную высоту. Мы вышли из лифта на лестничную площадку, больше похожую на гостиничный холл – живые цветы в вазах, диваны, журчащий фонтанчик.
– А где другие квартиры? – спросил я, оглядываясь.
– Других квартир нет, – сказала Лиза. – Весь этаж – наш. А что? Ничего особенного. Слева – комнаты, где мы с мамой живем, справа – ее кабинет и комнаты для гостей, для отдыха…
– Красиво жить не запретишь, – вяло пошутил я. – А большая у вас семья?
– Я и мама, нас двое. Ее муж, мой отец – он умер давным-давно, мама больше не выходила замуж. Она всю жизнь любила только вас…
– Боже, как трогательно…
– Не смейтесь. В этом нет ничего смешного.
– Да кто же смеется?
Лиза пристально посмотрела на меня. Я не смеялся. Даже не улыбался.
– Ладно, Вадим Иваныч. Бог вам судья… Идите за мной! – И она заговорила почти как экскурсовод, почти так же, как мне самому приходится говорить, сопровождая редких посетителей мемориальной квартиры писателя-классика. – Вот это – гостиная, а здесь моя спальня, а это библиотека (тут, кстати, на специальной полке есть и ваши книги, вот – видите?), а это мамин кабинет…
– Позвольте, я тут огляжусь, – попросил я ее и подошел к большому письменному столу. Стол как стол – слева компьютер, посредине лежат какие-то бланки, паркеровская ручка с золотым пером, блокнот… а справа…
…а справа – стоит черно-белая фотография в светлой узенькой деревянной рамке. А на фотографии – два молодых счастливых смеющихся лица – я и Галя. Это ж надо… у меня дома тоже должна быть такая же точно фотография, где-то в старом альбоме или в коробке. Но мне и в голову не приходило выставлять ее на видное место. А тут…
– Не понимаю, за что она вас так любила все эти годы, – вдруг произнесла за моей спиной Лиза. – Ведь вы же ее тогда бросили…
– Откуда тебе… извините – вам! – откуда вам знать, кто кого бросил?
– Мама мне обо всем рассказывала. Так что, не надо "ля-ля"…
– А я и не собирался перед вами исповедаться!
– Я знаю, ее очень многие ненавидят, – глухо сказала Лиза, словно не слыша моих слов, – у нее очень
– В каком бизнесе? – повернулся я к ней. – В грязном бизнесе?
– В опасном бизнесе, – и кривая усмешка состарила ее молодое лицо. – А грязи тут нет никакой – чистая водка…
– Вы, конечно, шутите… Ладно, ведите меня к вашей маме.
Так вот как умирают миллионерши…
В просторной затемненной комнате в дальнем углу, возле большого зашторенного окна, стояла громадная кровать, на которой возлежала, обложенная подушками, в розовой кофте, бледная худая морщинистая старуха, ничего общего не имеющая с той кареглазой Галочкой, память о которой хоть изредка, но просыпалась в моей душе, в моем сердце, в моих бесконтрольных снах.
Обстановка гнетущая. Впрочем, кондиционеры работают исправно – и ожидаемого зловония не чувствуется. Так, припахивает слегка микстурками, травками, но не противно, а даже приятно. Что ж, богатые имеют возможность умирать, благоухая.
– Мама, это Вадим Иваныч, – сказала Лиза.
– Я вижу, – прошелестела старуха. – Не пугайся, Вадик… Проходи. Садись вот сюда, поближе ко мне. Спасибо, что откликнулся наконец…
– Здравствуй, Галя. – Я подошел к ней ближе, и еще более ужаснулся – так неузнаваемо преобразили ее возраст и тяжкая болезнь: даже карие большие глаза потухли и запали вглубь глазниц, а из-под сухой истончившейся кожи выпирал жуткий череп ("Боже мой, – вдруг промелькнула идиотская мысль, – а ведь мы, когда счастливы, не задумываемся над тем, что под ангельским обликом наших возлюбленных таится обычный череп… череп… череп как маска смерти…"). И ведь она не старше меня! Она меня даже моложе… А выглядит совершенно дряхлой старухой…
– Уж ты извини за непрезентабельный вид, – словно читая мои мысли, еле слышно произнесла моя первая любовь. – Болезнь никого не красит… и рак матки пока что неизлечим… Тем более, если уже пошли метастазы…
– Может быть, нужна моя помощь? – спросил я без особого энтузиазма (какой тут энтузиазм! – мне вообще хотелось как можно скорее завершить нашу встречу – и покинуть навсегда это жуткое пристанище смерти). – Ты скажи, не стесняйся.
– Ну какая может быть от тебя помощь? – И ее синие губы искривились жалким подобием улыбки. – Просто – хотела тебя увидеть… И вот… увидела… – Она замолчала, прикрыла глаза, опустив темные и морщинистые как у птицы веки. Потом, секунд через десять, глаза ее снова открылись и тускло уставились на меня.
Я улыбнулся ей как бы навстречу, словно желая ее подбодрить на продолжение разговора.
– А ты – ничего… – произнесла она так же тихо. – Неплохо выглядишь. Я бы тебя сразу узнала…
– Спасибо, – сказал я, не очень-то веря ее словам. – Тебе, вероятно, трудно разговаривать?..
– За меня не волнуйся… – Она повернула взгляд в сторону Лизы. – Доченька, ты принесла лекарство?
– Да, мама. Я отдала медсестре, она сейчас сделает тебе укол.