Царь Зла
Шрифт:
— Ах, господа, — с восторгом воскликнул Марсиаль. — Ну может ли кто-нибудь достойным образом вознаградить такие сердца, как ваши?
— Марсиаль, — отвечал Арчибальд, — а спокойная совесть, а сознание исполненного долга — разве это не лучшая награда, на какую когда-либо может рассчитывать человек?
— Значит, когда вы только что отговаривали меня от моего намерения.
— Это было испытание, — кротко сказал де Бернэ. — Простите нас за эту маленькую хитрость и знайте, что для нас было невыразимой радостью
— Когда же мы поедем? — спросил Марсиаль.
— Пока еще рано назначать определенный день. Вы знаете, какая ужасная катастрофа разыграется сегодня? Один несчастный должен смертью на эшафоте искупить страшное преступление. Маркиза де Фаверей каким-то образом оказалась замешанной в этом трагическом происшествии, и я знаю, что вопреки всем уликам против этого молодого человека, в глубине души она все-таки сомневается в его вине, и эти сомнения мучают ее. Она просила нас оставить ее на это грустное время одну. А вы ведь знаете, Марсиаль, что ей одной принадлежит право дать или не дать согласия на наше путешествие, а также назначить нам день и час отъезда.
— Разве вы не открыли ей свои планы?
— Конечно, да. Но уже много лет мы преследуем одну цель, которую, увы, не в силах достичь. Маркиза де Фаверей вправе требовать, чтобы мы продолжали добиваться этой цели, как ни кажется она трудной и невыполнимой. И какого бы самоотречения она от нас не потребовала, наш долг доказать ей, что мы верны клятве. Стоит ей сказать слово, выразить сожаление, и мы останемся на поле битвы, которое она нам определила. Тогда вам, милый мой Марсиаль, придется ехать вдвоем с Зоэрой.
— Но что же это за тайна? Да, очень часто я замечал, что какое-то ужасное горе терзает сердце маркизы де Фаверей. Подобно вам, я чувствую глубокое уважение и привязанность к этой женщине, такой благородной и чуткой. И уверяю вас, если бы ради нее пришлось мне отказаться от тех планов, которые я сейчас излагал вам, ну, что ж! Мне кажется, отец простил бы меня, видя, что я посвятил свою жизнь той, которая меня вывела на прямой путь труда и чести и сделала из меня порядочного человека!
— Отлично! Марсиаль! Отлично! — радостно воскликнул Арман, крепко пожимая ему руку. — Вы достойны узнать все. И недалеко уже то время, когда все тайны «Клуба Мертвых» будут вам открыты!
В эту минуту лакей осторожно постучался в дверь и по зову Армана вошел в кабинет.
— Что там такое? — обратился к нему де Бернэ.
— Какие-то два человека спрашивают господина Соммервиля.
— Меня? — удивился Арчибальд. — Что это за люди?
— Какие-то подозрительные личности. Сначала я нехотел было принимать их, но они так настаивали, что я осмелился наконец доложить о них господину маркизу.
— Что же в них подозрительного?
—О,
— Спросите, как их зовут.
— Я уже сделал это, господин маркиз. Но, право, имена их так странны, что я едва ли осмелюсь повторить их.
Арчибальд улыбнулся.
— Преодолейте вашу стыдливость, — сказал он, — и повторите. Я вам разрешаю.
Надо заметить, что слуга Армана представлял собой образец лакейского упрямства и спеси. Впрочем, он был весьма предан своему господину.
— Говорите же, — сказал Арман.
Лакей вытянулся и, невольно покраснев, отвечал:
— Высокий сказал, что его зовут Мюф.
— Мюфлие? — воскликнул Арчибальд.
— Да, господин маркиз.
— Пусть войдет! Черт возьми! Вы заставляете ждать Мюфлие! А я-то не перестаю его оплакивать! Скорей! Скорей! И смотрите, с почетом!
Арчибальд смеялся, и честное слово, он явно изменял сейчас своим флегматичным манерам!
Растерявшийся лакей, боясь заставить ждать какого-нибудь переодетого принца, опрометью бросился к дверям и, распахнув обе их половины, истошно выкрикнул:— Господин Мюфлие! Господин Кониглю!
Й в комнату ввалились оба друга, представляя собой две кучи грязных, покрытых плесенью лохмотьев.
Мюфлие прошел вперед, высоко подняв голову. За ним следовал Кониглю.
— Ох, наконец-то! — радостно произнес Мюфлие.
И в два прыжка он был уже у ног Арчибальда.
— Ах, маркиз! — продолжал он хриплым голосом: — Как должны вы на нас сердиться!
Кониглю застенчиво отвернулся. Цвет лица его был довольно странен: обычная желтоватая бледность уступала место какому-то фиолетовому оттенку, производившему весьма загадочное впечатление.
— Откуда вы? — спросил Арчибальд.
— Увы! Господин маркиз! Из могилы!
— Должно быть, оттого-то от вас и разит вином, как из погреба!
Мюфлие проворно вскочил на ноги.
— Господин маркиз, ругайте нас, бейте нас, убейте нас, как негодных собак! Честное слово Мюфлие! Мы это заслужили!
— Это мы еще увидим! А пока успокойтесь и скажите, зачем вы меня искали.
— Ах, — произнес Мюфлие, драпируясь в тряпье, игравшее роль одежды на его огромной фигуре, — это длинная история.
— Нельзя ли сократить ее?
— Так и придется сделать. Но могу я говорить при…
Он недоверчивым взглядом окинул обоихдрузей Арчибальда и воскликнул, узнав Армана:
— Ах, господин доктор, это я не про вас! Это про того юношу.
— Это один из моих друзей, который, надеюсь, будет и вашим, — сказал Арчибальд. — Впрочем, рекомендую его вам. Друг мой, Марсиаль, вот два ужаснейших бездельника, каких я когда-либо встречал, сэр Мюфлие и дон Кониглю. Ну, а я долгое время считал, что они готовы идти за меня в огонь и в воду.