Царь Зла
Шрифт:
Он поднес его к губам и началось забвение.
Строго разбирая все эти, подробности, адвокат почти докопался до правды. Женщина, которую видел Жак, вовсе не была Полиной де Соссэ, так же, как письмо было написано не ею.
Кто же была эта женщина?
Жак подумал о герцогине де Торрес.
Но зачем же ей было расставлять ему эту ловушку? Быть не может, чтобы она так хорошо читала в его сердце, чтобы с первого взгляда сделать вывод о его любви к Полине, которую он лишь мельком видел.
Факт получения письма свидетельствовал
Адвокат упомянул о Бискаре, с именем которого, по-видимому, так тесно связана была жизнь молодого человека.
— Строить мою защиту на Бискаре, значит, заранее проиграть дело, — сказал Жак, к которому вновь вернулось хладнокровие. — Впрочем, по правде сказать, я не знаю Бискара. Одно ли это лицо с тем, кого я знал под именем дяди Жана и Манкаля? Вполне возможно. Для многих это даже очевидно. Что касается меня, я не в состоянии привести ни одного довода в пользу этого предположения. Дядя Жан был груб со мной, но порой в обращении его проявлялись странные порывы доброты.
Далее. Когда он познакомил меня с Манкалем, как видите, я считаю их разными людьми, он поступал добросовестно и, подобно мне, верил, увы, в тот романтический рассказ, который давал мне имя, положение в обществе и соответствующее ему состояние.
Жак говорил все это обдуманно, взвешивая каждое слово, и собственные доводы еще более укрепили его в вышеупомянутом убеждении.
— Правда, — продолжал он, — я временами замечал некоторые странности в поведении дяди Жана, поступки которого иногда удивляли меня.
В особенности помнится мне один вечер в таверне, где, отуманенному винными парами, мне он показался чем-то вроде главаря бандитов! Но ведь я был тогда в ненормальном состоянии! Был ли он таким на самом деле, кто знает? И я не могу допустить, чтобы дядя Жан, который, как бы то ни было, приютил меня, воспитал, дал мне средства к образованию, чтобы он мог быть тем подлым виновником преступлений, имя которого постоянно звучит у меня в ушах!
— Ну, а его товарищи? Вы знали Дьюлуфе, «Поджигательницу», и других, которые подозреваются в причастности к тайне «Парижских Волков» — Трюара, Бибе и как их там еще?
— Это правда. Но постойте, вы упомянули о Дьюлуфе. Человек этот был очень добр ко мне. Допустим, пожалуй, что я был соучастником Волков. Но разве бы они тогда не защитили меня от бесконечных нападок, жертвой которых мне так часто приходилось бывать!
— Они-то и есть убийцы де Белена и Сильвереаля! Это очевидно! И они — я верю вам — они, угостив вас предварительно наркотиками, бесчувственного притащили в дом герцога и бросили там после убийства! Это, очевидно, акт ненависти, быть может, мести. Не было у вас врага среди этих негодяев?
— Нет, честное слово не было! Не участвуя никогда в их делах, я не мог быть для них соперником!
Так терялись они оба в этом лабиринте, путеводная нить которого ускользала
Адвокат чувствовал, что Жак погиб. Кроме того, молодой человек уже изнемог в борьбе и с ужасом ожидал того дня, когда ему придется защищать свою голову.
— Я отказываюсь от нее, — говорил несчастный юноша. — Пусть ее возьмут у меня и возвратят покой!
Этот ужасный час наконец пробил.
Жак предстал перед судом присяжных. Мы, понятно, не будем входить в подробности этого заседания, все элементы которого живы еще в памяти читателя.
Обвинительный акт подавлял своей ясностью и убедительностью. Допрос, которым руководил президент суда, был скоплением ужасных обвинений. Обозначим вкратце те доводы, перед убедительностью которых должен был отступить Жак:
1. С давних пор он был посвящен в тайны «Парижских Волков».
2. Он назвался чужим именем и воспользовался чужим титулом. Он втерся в дом к де Белену с явным намерением обокрасть его.
3. Он был на содержании известной куртизанки.
4. Наконец, после этой позорной, развратной жизни он совершил двойное убийство, один или в соучастии с другими разбойниками.
Повод к преступлению оставался неизвестным.
Очевидно, им руководило какое-нибудь грязное побуждение: месть де Белену, прогнавшему его из своего дома, и Сильвереалю, домогавшемуся любви куртизанки. Не исключалась и корыстная цель.
Отчего не убежал он вместе со своими сообщниками?
Быть может, будучи новичком, он не смог вынести всего ужаса этой кровавой сцены и от сильного душевного потрясения лишился чувств, а сообщники не успели захватить его с собой.
Что мог он отвечать на это?
Тщетно пытался он опровергнуть эти ужасные обвинения.
В ответах его не хватало ясности и определенности. Он невольно горячился, возражения его были слишком резки. Все это оттолкнуло от него судей. Защитник Жака надеялся на свидетельские показания маркизы де Фаверей и Полины де Соссэ в пользу подсудимого.
Он жестоко ошибался!
Записка, поданная в начале заседания президенту суда, извещала его о подробностях той сцены, когда «Поджигательница» бросила в лицо Жаку ужасное обвинение.
Маркиза де Фаверей, вызванная в качестве свидетельницы, вынуждена была сказать правду.
Это была одна из главных улик. Жак в изнеможении упал на скамью, закрыв лицо руками.
Рассказ о самоотверженном поступке Жака, с опасностью для собственной жизни спасшего Полину де Соссэ от верной смерти, прошел незамеченным. Впрочем, это мог быть один из тех порывов, которые встречаются даже у самых испорченных натур.
Адвокат начал защитительную речь. Он был прав, говоря, что его аргументация опирается на шаткую основу. Однако же он проявил блестящий талант! Неоднократно удавалось ему до слез растрогать слушателей, но волнение это вызвано было скорее чувством восторга его несравненным красноречием, чем истинным состраданием к подсудимому.