Carere morte: Лишенные смерти
Шрифт:
— У Лелии также была некоторая степень свободы. Тебе знакома эта сказка?
— Да!..Но при чём здесь она?!
Латэ, не вставая с кресла, достал из шкафа книгу, и Мира почувствовала быстрый болезненный укол старого воспоминания: эту самую книгу читал Винсент в первый день после обращения, когда в этот самый кабинет зашла Мира…
— "Эрвин был вампиром, Лелия, его возлюбленная, смертной", — скороговоркой начал Латэ. — Впрочем, это нам неважно. Вот!
— В тёмной зале горели свечи, она лежала на каменном ложе, усыпанном яркими цветами. Лицо её было закрыто вуалью — она
— Прекратите! Пожалуйста! — но старик был безжалостен:
— Долго так продолжалось: годы, десятилетия, века… Но, говорят, однажды крышка гроба Лелии истончилась настолько, что начала пропускать лучи Солнца. Заметив ожоги на её чудесной бледной коже, Эрвин уложил её спать в свой гроб, а сам лёг в её постель. Тогда он заметил ужасные зарубки. "Отпусти меня", — прочитал он в неровных, тёмных от пропитавшей их крови полосках… Тогда он постиг ужас своего деяния: его Лелия мертва, давно мертва! Перед ним лишь кукла, сплетённая из нитей его воспоминаний, призрак, который он сотворил своим проклятием! Нет, меньше, чем призрак: тень настоящей Лелии! Нет… меньше, чем тень: сон-обманщик…
Следующей ночью он призвал свою рабыню и спросил:
— Здесь ли ты? С кем я говорю?
— Её нет здесь. Одно твоё проклятие, — ответствовал призрак Лелии.
Но Эрвин подошёл к ней, обнял, покрыл поцелуями её лицо и руки… Она была холодна и безжизненна, как все carere morte, но радостно отвечала на его ласки, как все, кто любит и любим. И он увидел на её лице отражение собственной улыбки…
— Я всё ещё люблю память о тебе, — тогда сказал Эрвин. — Но я помню! — крикнул он, указывая на её гроб, — вспоминаю во сне, когда заботы отступают, как ты любила Солнце! Иди. Я отпускаю тебя.
Тогда Лелия улыбнулась. Другой, не его улыбкой. То была знакомая всем carere morte усмешка Бездны:
— Только прикажите, куда идти, Господин…
— Выйди и встреть гостя, высочайшего из всех, кто когда-либо посетит этот дом: Солнце, — еле выговорил Эрвин. — Латэ тоже еле выговорил это и остановился, строго посмотрел на Миру поверх очков. Вампирша сидела съёжившись, уронив руки на колени, опустив голову. Сдавленным голосом старик закончил:
— Лелия послушалась. Она выполнила его приказ с похвальной точностью, и её пыль кружилась в воздухе, поблёскивала искорками, встречаясь с лучами Солнца, до самого вечера…
Мира разомкнула губы.
— Вы считаете, я сделала себе куклу, как Эрвин, в память о Винсенте? Наделила её всеми чувствами и мыслями, которые успела узнать в… оригинале? Чушь! — последние слова сказки отдавались эхом в голове, и чтоб не слышать их, она почти кричала.
— Не совсем так… — Латэ долго подбирал, как закончить фразу, но не смог, только устало вздохнул.
— Кстати о картинах. У меня нет никакого таланта к рисованию! — Мира поглядела с торжеством. — А последняя картина Винсента, с рассветом? Такое мог нарисовать только Избранный!
— Избранный? —
— Только Избранный? — повторил Латэ. Он повернулся к ней, держа в руках большой кусок стекла. На нём тушью был набросан город и рассветное солнце. — Узнаёшь?
— Это… Это рисовал Алан, очень давно. Откуда это у вас?
— Марк принёс из рейда. Похоже на последнюю картину Винсента, не правда ли?
— Винсент и Алан. Они, вообще, похожи, — не подумав, заметила Мира. — Стойте! Вы хотите сказать, Винсент… — она задохнулась. — Он — это кукла Алана? Я сделала себе куклу в память об Алане?!
— Это тяжело принять. Мой совет: ещё раз перечитай историю Эрвина и Лелии. Перечитай… и сделай, как Эрвин.
Вампира жутко улыбнулась — улыбкой мертвеца:
— И на рассвете… стать пылью… в лучах солнца?
— Нет. Я бы этого не хотел. Никто в Ордене этого бы не хотел. Ты сейчас в шаге от исцеления. Найди Избранную и избавься от своего проклятия… и от проклятой связи с куклой.
Мира поднялась. За время разговора она словно постарела и уменьшилась — маленькая старушка, руки висели плетьми. Она силилась найти какой-то довод против истины Латэ. Но в голове была чернота. Пустота.
Безнадёжность.
— Я сделал всё, чтобы приблизить конец мира. — Латэ нервно улыбнулся тонкими сморщенными губами. — А ты… ты моя стрела. Ты летишь в выбранную мной цель. Ты непременно поразишь её! Только не ослабей, только не сомневайся. Лети! Ты приведёшь в Орден Избранную и начнётся совсем другая сказка. Новая сказка! Вы сами напишете её.
Мира отпрянула. Старая чёрная злость, сбросив оковы, подняла голову: "Старый паук! Старый интриган! О чём он? Избранная? — какое пустое слово теперь! Прочь все, ей больше нет дела до Ордена!" — Да будьте вы прокляты! — таким же звенящим шёпотом, ничуть не боясь: всё страшное уже случилось. — Чем вы лучше Дэви?! Единственный шанс, когда Дар мог стать нашим, был упущен! Вы всё медлили, медлили… потому что не верили в Избранного! И вы закрыли перед древней надеждой двери, усомнившись! Вы сами прогнали это чудо с порога, а теперь тщитесь заманить обратно?! — Ха-ха! Как вы лжёте… Если кто и проклял несчастный Дар, так это вы и подобные вам! Да я… живее вас! Кого вы видите, когда смотрите в зеркало? — Чудовище!
Его глаза смеялись, но губы были плотно, скорбно сжаты.
— Винсент давно мёртв, Дар не спасёт его — и это вы виновны в его смерти! — завизжала Мира. — Не увиливайте! Вы всё понимаете… И я служила вам! Пятнадцать лет! Ненавижу! — она осеклась. — Я ничего больше не сделаю для вас! Вам нужен, но мне больше не нужен Дар!
Латэ отвернулся от её злых глаз, печально, но непобеждённо усмехаясь.
— Тогда уходите, Вако, — ровно сказал он.
Мира затихла от этого нового тона, поняв, что сейчас ей доведётся увидеть старого главу Ордена в ярости. Но старик помолчал минуту, глядя прямо перед собой, часто моргая. И только коротко сказал, пожевав губами: