Цареубийство 11 марта 1801 года
Шрифт:
Вступая в коалицию, Павел увлекался рыцарской мыслью восстановления потрясённых тронов; но имелись и положительные цели; политический результат был тот, что народы увидели русских в Италии, Швейцарии и Германии, решающих судьбы Европы. Первенствуя в коалиции, решая судьбы Центральной и Южной Европы, Павел возносил престиж России на недосягаемую высоту. Если он шёл сначала об руку с Англией, то во имя политического и национального влияния своей империи.
Самое гроссмейстерство Павла имело практическую сторону: обосноваться твёрдо на Мальте и иметь в Средиземном море опорный и питательный пункт. В инструкциях, данных Питтом посланнику Англии, значилось, что лорд Уитворд должен ласкать реализацию идей, которые грезятся рыцарскому воображению Павла, как-то:
Коалиция была могущественна, но в самой себе носила зародыш разложения. Венцом английского дипломатического искусства было это соединение под одним знаменем столь различных кабинетов и столь взаимно враждебных интересов. Самая конечная цель коалиции различно представлялась Павлом и его союзниками. Реставрация Бурбонов для Австрии имела второстепенный интерес, и даже противно было её выгодам восстановление абсолютной французской монархии с Эльзасом, Лотарингией и Франшконте. Если восстановление прав неаполитанского короля привлекало по династическим причинам сочувствие венского кабинета, то восстановление королей Пьемонта и Сардинии вызывало уже иные чувства.
Революция уже дала Австрии, по трактату Кампо-Формио, Венецию, Истрию, Далмацию; мирное владение Ломбардией, крепости в Пьемонте, улучшение швейцарской и рейнской границ — вот цели Австрии. Англия основой своей политики ставила морское преобладание, потому что для неё это было насущнейшей необходимостью. Потеряв dominium mans, Англия более не существовала бы как нация; отсюда истекали два положения: 1) что ей должно разрушать все флоты, достойные с ней бороться; 2) что она должна подрывать всякую промышленность и торговлю, возвысившуюся настолько, чтобы прямо бороться против английского первенства. Заметим, что флот революционной Франции был достаточно внушителен и Бонапарт мог учинить блестящую морскую демонстрацию против Англии, выведя 44 корабля из Бреста и совершив прогулку по океану.
Участие в коалиции принесло Павлу глубокое разочарование. Павел понял, что он был только орудием в руках коварных союзников и таскал для них из огня каштаны. Поведение венского гофкригсрата по отношению к Суворову возмущало государя. Суворов «очистил от французов» Италию, и она была порабощена Австрией. В возвращении Мальты Англия императору отказала. Между тем Маренго и Люневильский мир совершенно изменили положение первого консула Наполеона Бонапарта. Триумфальное возвращение победителя при Маренго, спасителя Франции, в отечество в июле 1800 года возвещало уже грядущее. И Павел его превосходно предугадал.
14 июля первый консул Наполеон Бонапарт праздновал взятие Бастилии и поднимал бокал за «французский народ, нашего самодержца» (au peuple francais notre souveerain)! Но в сентябре Павел так объяснял перемену своей политики датскому посланнику Розенкранцу: «Долгое время он был того мнения, что справедливость находится на стороне противников Франции, правительство которой угрожало всем державам; теперь же в этой стране в скором времени водворится король, если не по имени, то, по крайней мере, по существу, что изменяет дело».
Испытав коварство Англии, каверзы венского кабинета и гофкригсрата, Павел познал и эмигрантов с их интригами и происками и погнал вон из России Людовика XVIII и все «сумасшедшие французские головы». Всё это сделано самодержавно, одним жестом. Отправляя 18 декабря письмо первому консулу
Как раньше Павел соединился с первым министром Англии Питтом с целью низвергнуть «lе gouvemement sans loi qui domine la France», так теперь он соединяется с первым консулом Франции Бонапартом для обуздания английского правительства. Создаётся план северной коалиции нейтральных флотов — идея, лелеемая Екатериной. Соединение флотов Франции, России, Дании и Швеции, несомненно, угрожало бы морской гегемонии Англии. Заметим, что в суждениях своих о значении Бонапарта русский самодержец проявил не только прозорливость, но и широту взгляда. Ему нет дела до того, что первый консул пьёт за здоровье французского народа-самодержца, о правах человека он не хочет спорить. Он видит, что Франция склонилась пред человеком, который является её государем, если не по имени, то по существу. А существо Наполеона, такого же неограниченного властителя, как он сам, Павел вполне постиг.
Но и всякий государь на месте Павла роковым образом должен был бы изменить свою внешнюю политику после Маренго и Люневильского мира, когда на празднествах консула Наполеона Бонапарта в Париже присутствовали в полном параде послы и дипломаты всех государств, а Люсьен Бонапарт явился в Мадрид в обстановке старого церемониала посланников Людовика XIV, и король устроил для него охоту в лесах Аранжуэца — единственная и высшая любезность, позволенная этикетом испанскому монарху. Во Франции кончилось время идеологии и анархии, и так как конституционное представительство выказало всё своё бессилие, то наступила эпоха триумфа административного централизма.
Первый консул соединил в своих руках всю власть конвента и комитета общественного спасения — абсолютнейшую диктатуру; он глубоко презирал все виды бессильной выборной администрации; он желал создать центральное и сильное правительство; но для этого необходимо было молчаливое послушание, престиж, незыблемо утверждённый в загипнотизированных блеском военных успехов консула умах; страх его перед печатью поэтому был столь велик, что он повсюду её или преследовал, или обращал в послушное орудие своей мысли; первый консул следил за газетами всей Европы и всюду накладывал намордники на журналистов; лишь печать Англии была недоступна для него, и он глубоко чувствовал удары английских памфлетов.
Национальная победа Франции-республики, которой она была одолжена гению Наполеона, восстановляла старый её авторитет. Мысль была такая: «Республика при консуле должна восстановить, силою победы, то же международное положение Франции, какое занимала монархия Людовика XIV».
Консул республики явился носителем исторических традиций абсолютной монархии. Слова Павла «если не по имени, то по существу» у Франции есть уже Бурбон со всеми традициями Бурбонов показывают глубину политического смысла этого «умалишённого»! Как наследник политических традиций Короля-Солнца, первый консул республики, «по имени», сталкивается и со старой соперницей великого Бурбона, — Англия двадцать лет боролась с Людовиком XIV, с целью ослабить его могущество в Европе. И Бонапарт отлично понимал, что Англия его единственный враг, которого ему должно сломить; и чтобы уязвить её в чувствительнейшее место, Бонапарт мечтал о морском могуществе и стремился с величайшей энергией к этой цели. Три года, предшествовавшие империи, были наполнены стараниями создать флот; Бонапарт составляет планы, обсуждает движения эскадр, диктует приказы адмиралам; в то же время он мечтает о грандиозной колониальной системе; миссия полковника Себастиани в Египет и Сирию показывает, что Бонапарт стремится к колонизации берегов Нила с целью проникновения затем в Индию; консул страстно защищает в то время принцип свободы морей и независимости флотов; самая континентальная система, хотя и ложная по её неосуществимости, всецело была направлена против английской промышленности.