Цареубийство в 1918 году
Шрифт:
За полтора года пребывания в Ставке (до февраля 1917 года) ему удалось достичь огромных успехов. Впервые русская армия выиграла кампанию (1916 года) и стояла накануне выигрыша второй, решающей – летнего наступления 1917-го. «Корабль пошел ко дну, – писал Черчилль, – когда гавань уже была видна. Он уже вынес бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была выполнена. Кончились отступления. Сильная, многочисленная, хорошо снабженная армия охраняла огромный фронт… Оставаться на посту, удерживать, не проявляя особой активности слабеющие силы противника, держаться, вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы».
Но, отправляясь на фронт и почти
Оказавшись летом 1920 года в Европе, Николай Соколов продолжил следственные действия. Он допросил тогда Керенского, Гучкова, убийцу Распутина – Юсупова-младшего и многих других.
Какова была цель допросов этих свидетелей, не имевших все-таки к цареубийству ни прямого, ни косвенного отношения?
Николай Соколов решил доказать «городу и миру», что, согласно данным его расследования, царь и царица оказались невиновны в … государственной измене. Изменой же следователь считал попытку с их стороны начать мирные перегоры с кайзером. А раз они невиновны в измене, значит, для их убийства вовсе не имелось оснований. Такова суть первой половины его книги.
Мне действительно непонятно, как мог монархист не считаться с тем, что вопрос заключения или незаключения мира был не его, провинциального следователя, проблемой, а неотъемлемой и конституционной прерогативой одного лишь самодержавного монарха. И в каком манихейском бреду жило так называемое русское общество, если война, имевшая конкретные цели, решаемые естественно в контактах и переговорах, могла показаться ему схваткой с Мировым Злом (другие общества были тогда не лучше, но мы сейчас размышляем о русском…)
Всплеск моих эмоций против Соколова имеет национальную мотивацию, скрывать не буду. Я разделяю мнение одной из самых проницательных политологов XX века Ханны Арендт: фундамент Катастрофы моего народа, европейского еврейства, был заложен в тогдашние послевоенные годы, и заложили его люди типа Соколова – те, кто вместо «концерта держав», с его обычным балансом сил, устроили в Европе смертный бой за Вечную Справедливость.
Евреи, этнически межгосударственный элемент с его активной неприязнью к войнам, с талантом устанавливать контакты «всех со всеми», до XX века казались нужными любому правительству Европы. Ведь и во время конфликтов на континенте раздумывали о будущем мире на основе изменившегося баланса сил, и община как бы «вне туземных интересов» становилась важным каналом для начала многих связей и переговоров. Но в период, когда уже и сам русский монарх – притом в глазах как бы преданных сторонников вроде дитерихсов-соколовых, – начав переговоры с противником, воспринимался как национальный изменник, народы как бы перестали нуждаться в европейском равновесии сил. И евреи потеряли на континенте традиционную политическую функцию – миротворцев.
Наоборот, их мировые связи и знание конъюнктуры, умение устанавливать неофициальные каналы на любом уровне – все это стало казаться многим европейцам атрибутом «измены».
В пределах империи евреев насчитывалось свыше 6,5 миллионов – 4% тогдашнего ее населения. (По аналогии – это почти тот процент, который сегодня составляет вместе взятое коренное население трех закавказских республик в составе СССР.) Если сюда присовокупить русскоподданных немцев-протестантов (два миллиона), то число объявленных «противников России на внутренних фронтах» достигнет примерно 10% от численности тогдашней великорусской общины.
Бомба в тылу империи, пороховой погреб под государством.
Было только естественно, что рано или поздно в него попытаются внедрить капсюль и высечь искру именно те, кто за такую работу получал рейхсмарки из казначейства. Сотрудники спецслужб, политических отделов генштаба
После выхода в свет книги «Красное колесо» воскрес к новой жизни Александр-Израиль Парвус, Воландов адъютант, кот Бегемот русской революции.
Закономерно, что этот пират оказался в поле зрения литературы – его будто вылепили для романа. Не единственный ли раз в истории, центральным персонажем разведки великой державы оказался шеф частной разведывательно-политической конторы!
Ему, конечно, переводили из Рейхсбанка немалые суммы (в организацию петроградской стачки 9.01.16 г. немецкая казна инвестировала миллион рублей), но все же главные средства Парвус добывал для политической игры лично, торгуя с Россией через нейтральную Данию дефицитными германскими товарами. Преимущественно презервативами.
На долю разведки МИДа приходилась в этой акции, пожалуй, выдача ему разрешений, необходимых для заключения торговых сделок с противником. Еще доход, небось, получали с таможенных сборов.
Как любой бизнесмен со средствами, Парвус и в делах политического шпионажа тоже опережал неповоротливую государственую машину. Мог, например, ни с кем не консультируясь, вступить в любой полезный политический контакт. Мог платить нужным людям, сколько считал нужным, а не выпрашивать у канцеляристов рейхсмарки. Мог предлагать агентам цели, которые нормальная германская спецслужба не одобрила бы. (Например, эстонец работал у него ради независимости Эстонии.) Допускаю, что его личные агенты презирали «спонсора» – потому что работали-то на его деньги, да для самих себя, а не для Германии… Как Ленин. «Вольный стрелок МИДа» едва ли не впервые поставил разведработу на научную основу: в основанном им НИИ по изучению ситуации в Европе зарабатывали на существование оставшиеся в войну совсем без доходов восточноевропейские эмигранты. Никто лучше них не знал болевые точки в странах воюющего с Германией противника. Бухарин и тот едва-едва на работу к нему не нанялся: к счастью для его посмертной репутации, осторожный Ленин отсоветовал.
Конечно, Парвус был у генштаба или МИДа не один, лишь самый яркий (вышеупомянутый историк Катков описал, например, другой канал, ведший в Петроград минуя посреднические развединстанции, – прямо из кабинета генерального директора берлинского министерства финансов).
Чтобы завершить завихрившийся в сторону сюжет, добавлю: как известно, в современной науке возник спор, брал ли Ленин деньги у Парвуса. Невозможно найти ни одного аргумента против того, что – брал. При этом вовсе он не был чьим-то шпионом или агентом, ошибка русской контрразведки состояла в том, что она пыталась описывать действия Ленина в этих терминах, ей профессионально присущих. Политики, знавшие Ленина издавна и при этом сильно его не любившие, все-таки понимали, что таких людей, как он, ни в шпионы, ни в чьи бы то ни было агенты завербовать невозможно. Не тот калибр личности. Потому они и не верили своим контрразведчикам… Поскольку главной целью ленинского захвата власти поставлен был Берлин, а вовсе не Петроград, у него и не должно было возникнуть никаких угрызений совести ила минимальных сомнений – в крайнем случае, глубокое презрение к идиотизму благотворителя, господина фон Людендорфа, возмечтавшего для себя о русской революции.
В последнее время историк Рой Медведев выдвинул неожиданный аргумент: Ленин не брал в исторической реальности марки у Парвуса, но не в силу принципиальных соображений (Медведев знаком с моралью вождя народов), а потому, что нигде не зафиксирован обмен миллионов марок на рубли.
Чувствуется, что так рассуждают только в СССР: ведь рубль и марка были валютами конвертируемыми, и какой-нибудь банкир Варбург, получая на условленный счет марки, выдавал их клиенту в той валюте, какая тому требовалась. Просто брал небольшой банковский процент за услугу.