Царев город
Шрифт:
— Лечит?! Колдовством черемисским, волхованием? Ты не токмо сам в грехах погряз, ты церковь святую в некое языческое капище превратил! Я священного сана лишаю тя! Из лона святой церкви изымаю!
— Руки коротки, владыко! Меня сам патриарх Иов сюда послал, меня государыня-матушка святым подвижником назвала.
— Воров и разбойников покрывателем тебя назвать следует.
— Эти люди город царю построили, и указом государевым прощены они!
— О, господь великий и милосердный! — Гермоген возвел руки вверх. — Пошто ты позволил свить тут гнездо смердящее, греховодное?! Пойдем к большому воеводе! Я укажу на тя кандалы надеть и в погреб бросить!
—
— К городничему пойдем!
— А он сам на инородке женат. И живут в мире и согласии. Он тебе не подвластен. Ты бы, владыко, чем орать на меня, лучше бы храм вновь возводимый осмотрел, с прихожанами бы поговорил, а потом уж...
— Пойдем, показывай!
Осмотрев оба храма, Гермоген немного смягчился: он понял, что наскоком тут ничего не сделать. Про указ государя о прощении ватажников он знал и действовать супротив него не решился. Сообразил владыка, что ему надо ехать в Москву и с помощью патриарха и государя искоренять тут ересь, которую развел в приходе отец Иоахим.
IV
Москва полнилась злыми слухами, словно бочка порохом. Казалось, малая искорка — и взлетит город на воздух в страшном взрыве. По улицам праздно шатались монахи. Некий юродивый прыгал на площадях совершенно голый, с веригами на плечах и криками возвещал пророчества, поносил Бориса Годунова и всю его родню. Шептались по-за углами монашки, таращили глаза, передавая слухи один страшнее другого.
Некий боярский сын рассказывал в кабаке во всеуслышание, что царь Федор в великой ссоре велел наказа_ть шурина палками, а Годунов выхватил нож и пырнул царя в пах. От двух ран государь шибко занемог, и все ждут его смерти. Боярский сын клялся и божился, что видел раненого царя сам.
Через день ноТзая весть — царь убит Годуновым, и Борис уже примерял шапку Мономаха.
Между разносчиками слухов крутились иноземные послы, все вынюхивали и слали депеши в с^ои страны. Особенно много наушников в Москве было у литовского канцлера Сапеги. Он жадно собирал слухи о «москалях» и. пересылал их в грамотах польскому королю. В одном из писем Сапега писал:
«...Царица-москалиха в минувшую весну родила дочь. Брат ее Борис, не будь плох, дочку утопил, а вместо нее положил новорожденного сына одного стрельца, дабы иметь нужного ему наследника престола. Об этом узнали сторонники Нагих и сообщили в Углич, Дмитрию. А потом и самому царю. Царь в гневе велел Ирину постричь в монастырь, за нее заступился Борис, и произошла драка. Москаль получил две раны в живот, а Годунов избит царским посохом...»
Спустя два месяца литовский подканцлер Бараковский сообщал в Рим, папе, о новом «москальском скандале»:
«...О великой же княгине сообщаю следующее: в пору,,
когда царь Федор ездил на длительное моление в монастырь, царица понесла от молодого дьяка, и все это открылось самым необычным способом... Царь был разгневан и постриг ее в монахини. Ирина пыталась отравить мужа, и только провидение спасло москаля-правителя. Ныне же царь тяжко болен, и дни его сочтены. Временщик Борис вряд ли сможет его заменить — против него поднимут голову бояре Шуйские, дьяки Щелкаловы и родственники законного наследника престола царевича Дмитрия — кня~ зья Нагие».
Слухи, пущенные представителями трех партий, по темным углам Москвы собирались иностранцами, они отправляли их своим властителям, а те возвращали их обратно. Иная дикая клевета, поднятая где-нибудь в сточной канаве Китай-города, не стоила бы и ломаного гроша,
Защищаясь, Годунов пошел на решительные меры. Был сослан на Белозеро Иван Петрович Шуйский и там задушен угарным газом. Андрей Щелкалов попал под царскую опалу. Нагие были раскиданы по глухим провинциям. Александру Нагому было запрещено без царского указа 'покидать Царевококшайск.
Архиепископ Казани Гермоген приехал в Москву в самое тревожное врем?. Патриарх принял его ласково — в былое время они оба были ярыми защитниками опричнины, злобный дух жестоких времен жил в них обоих до сих пор. Иов помимо Бориса свел владыку с богобоязненным царем, и Гермоген нарисовал Федору мрачную картину упадка веры в Казанской епархии.
Царя привезли в патриаршьи палаты в то время, когда Ирина и Годунов и в самом деле были в ссоре с Федором. Гермоген начал докладывать о делах епархии:
— Великий государь мой! Посылаемый в казанские пределы, и памятуя наказ твой и святейшего патриарха, я оглядел многия места и нашед там великое порушение вере нашей. Был я в уездах казанских и свияжских, был во степях калмыцких, тако ж посетил кокшайские места. И всюду узрел греховодие многое. Живут там новокрещены вместе с татарами, чувашами, черемисами и вотяками, едят и пьют с ними, к церквам божьим не приходят, кре-
стов на себе не носят, в домах образов и крестов не держат, попов не призывают, отцов духовных не имеют; обвенчавшись в церкви, перевенчиваются у попов татарских, едят скоромное в посты, живут мимо своих жен с пленницами.
— Ну, а наши попы, которые там, что они делают? •
— Государь мой великий! Да что там какие-то попы, когда я сам к вере истинной их призывал и получал токмо одни насмешки. Многие русские люди от христианской ве^-ры отстали, а те, которые в нашу веру приведены, в ней не утвердились, потому что живут с неверными вместе, от церквей далеко. Будучи в Царевококшайском уезде, прознал я, государь мой, что тамошний настоятель отец Иоахим сплошь к рядом венчает русских православных мужей на инородных жонках, кровь русскую и породу ухудшая. Жонки те ведут своих православных мужей в язычески капища, от веры истинной отрывают. И посему, заключая браки с инородцами, мы не столько приобретаем, сколько теряем. Мало того, тот поп царевококшайский привечает к церкви и крепости люд разбойный, мятежный. И верховодит этими бунтовщиками, как и прежде, атаман Илейка Кузнецов, на коего указ государев был. Я хотел было наложить на того священника епитимью, но он сказал, что государыне-матушке известен...
— Да, да, — подтвердил царь, — я того подвижника помню. Но если он неладное творит, ты его, владыка, накажи.
— Его сана лишить надобно! — воскликнул Иов. — Мыслимо ли дело — бунтовщиков прикрывать?! А Илейку— в чепи! Бунтовщиков — на плаху!
— Ты, Иов, сан святейшего носишь, ты милосердным должен быть, — царь покачал головой. — А разбойникам, я помню, прощение подписывал. Подвижника тоже сана лишать не надобно. У нас и так в тех местах попов мало, а вы...
— Строгость, великий государь, нужнаГ— воскликнул Гермоген. — Инако растрясут нашу православную веру по капищам да по мечетям.