Царьград. Гексалогия

Посняков Андрей

– Да нужно мне…

Как они его назвали? Лекса… Так же, как Владос с Георгием. Ну да, сокращенно – от Алексея. Не Лешка а Лекса… Тоже ничего.

Сестры – они и в самом деле оказались сестрами, старшую звали Платонида, а младшую – Софья – поехали домой в своей коляске, желто-голубой, запряженной черной низкорослой лошадкой, Ксанфия с Лешкой – в белой, лаковой – держались позади, рядом.

Сестры жили совсем близко от гавани, неподалеку от церкви Хора и монастыря. Большой трехэтажный дом, подсвеченный изящными светильниками вход –

да, тоже далеко не бедная семейка. Девушки попрощались:

– Доброй ночи, Ксанфия… И тебе, Лекса!

– И вам доброй ночи!

Ксанфия тронула поводья:

– Тебе куда?

– Где выпустишь, там и слезу, – улыбнулся Лешка.

– И все-таки?

– Далеко, у Пятибашенных ворот, это почти через весь город.

– Да, не близко, – кивнула девушка. – И все же – поедем. Мой дом, кстати, от твоего недалеко – у форума Аркадия, так что – почти по пути, – девушка улыбнулась и подогнала лошадь. – Н-но, Деметра!

На фоне массивных Адрионапольских ворот, позолоченных последними лучами зашедшего солнца, виднелись купола церкви Хора. Один, два, три…

– Их шесть, не считай, – повернув голову, негромко произнесла Ксанфия. – Я, кстати, давно поняла, что ты не местный.

– Слишком растягиваю слова?

– Да. И некоторые произносишь как-то странно. Откуда ты?

– Меня называют Пафлагонцем, – промолвил юноша, прислушиваясь к стуку копыт. – Но это не так – я русский.

– Русский?! Вот здорово! У нас в гостях были русские паломники – им очень понравилась и Святая София, и церковь Хора – особенно, конечно, мозаики и фрески. Ты, конечно, слыхал про Федора Метохита?

– Нет, – Лешка не стал врать, почему-то вот не хотелось сейчас…

– Как? – девушка округлила глаза. – Это же великий ученый, поэт, монах! Он жил и творил в монастыре Хора – основал там огромную библиотеку, украсил церковь мозаиками, знаменитыми на весь христианский мир! «Мария и Иосиф перед проконсулом Квирином» – не видел, что ли?

Лешка сгорал от стыда – не первый раз его уже упрекали в невежестве, его, человека двадцать первого века! Впрочем, а что он видел-то, кроме тракторов и сельхозмашин? Да и вообще, что видели и что знали его сверстники где-нибудь в провинции, да и не только. Много ли молодых – да и не обязательно молодых – москвичей или петербуржцев знают, где находится церковь Хора? Да и просто – что такое фрески, мозаика… Лешка покачал головой – тупые, блин, гоблины! А сам-то он кто?

– А почему такое название – Хора? – юноша ловко перевел разговор в несколько иную плоскость.

– Хора – это одно из восхвалений Господа нашего Иисуса Христа и Матери Божией! – положив вожжи на край сиденья, Ксанфия перекрестилась. – Правда, некоторые полагают, что «Хора» – просто означает «место, расположенное за городом». Не знаю.

– Ага! – уколол Лешка. – Вот, и ты не знаешь! Куда уж мне, простому трактористу и пэтэушнику.

– Кому?

– Ну, провинциалу.

Девушка неожиданно улыбнулась:

– Твоя

беда легко поправима. Лекса! Ведь ты хочешь стать знающим и умеющим подать себя в обществе человеком?

– Конечно, хочу… – Ладонь юноши словно бы ненароком накрыла девичью руку.

Коляска как раз въехала в тень одного из церковных притворов… и Лешка, набравшись храбрости, поцеловал девушку в губы… И целовал долго – долго, пока предоставленная сама себе лошадь не вывезла коляску на людную площадь.

– Слушай, – тяжело дыша, негромко произнесла Ксанфия. – Давай поедем… тут, в одно место… Немедленно! Сейчас!

Лешкины возражения во внимание не принимались, да и не очень-то он возражал, так, для порядка. Девчонка, словно осатанев, погнала коляску, не обращая внимания на выскакивающих из-под копыт и колес прохожих, выкрикивающих гнусные ругательства вслед несущемуся экипажу. Ну, не девчонка – чисто Шумахер! Лешка даже опасаться стал – как бы не перевернулись, ведь могли, могли…

Наконец, коляска, замедлив ход, въехала в какую-то подворотню и остановилась напротив глухого забора, выкрашенного побелкой. В заборе зияла узкая дверца, увитая густым зеленым плющом.

– Подожди, – оглянувшись по сторонам, Ксанфия подбежала к калитке и несколько раз стукнула в нее кулаком.

Немного выждала. Затем постучала еще. Дверца наконец отворилась, правда, не до конца, нараспашку, а слегка, чуть-чуть… Что-то кому-то сказав, Ксанфия обернулась и жестом позвала юношу – иди, мол.

Пожав плечами, Лешка вылез из коляски и протиснулся в калитку вслед за девушкой. Они оказались в обширном саду с оливковыми деревьями, грушами, яблонями, виноградом и еще какими-то деревьями и цветами. По неширокой аллейке, указывая дорогу, шагал привратник – лысый темноглазый старик, судя по гладкому подбородку и тоненькому голосу – евнух.

– Сюда, госпожа! – пропищал он, подойдя к опоясывающей обширный особняк галерее.

– Я заплачу чуть позже, – Ксанфия нервно закусила губу.

Старик поклонился:

– О, не стоит и беспокоиться. Проходите.

Влюбленные – наверное, уже можно было их так называть – оказались в полутемной гостиной и по узкой лестнице поднялись на второй этаж, в комнату, довольно обширную и темную… Лешка вдруг отпрянул, сбоку явно кто-то стоял!

– Не бойся! – расхохоталась Ксанфия. – Это всего лишь статуя. Их здесь много!

Статуй здесь действительно хватало, похоже, что мраморных, размером с человеческий рост, раскрашенных, голых… Ну, какие же статуи в одежде?

– Это настоящие, греческие, – отворив широкие ставни, девушка улыбнулась. – Недешевые, между прочим…

За окном, во дворе, что-то журчало. Лешка не поленился, подошел, выглянул, увидев внизу бьющий фонтан и пруд.

– Прежний владелец очень любил ловить прямо из окна золотистых карпов.

– Да-а… – юноша покачал головой. – Красиво жить не запретишь! И где теперь прежний хозяин? Не иначе – в тюрьме?