Царьградская пленница
Шрифт:
С совиной физиономией, с полными бритыми щеками Андрокл был двуликим, как некогда римский бог Янус. [47] Своим домом он правил, как справедливый и добродушный хозяин, и наказывал челядь только за серьезные провинности. А в отдельной комнате своего эргастерия, где он вел деловые разговоры с клиентами, он становился другим человеком – несговорчивым, жестоким.
Немало приходило к Андроклу легкомысленных людей, особенно из тех, кто брал взаймы в счет будущего наследства. Расточители чужого богатства, не читая, подписывали векселя.
47
Один
Из должников самую большую выгоду Андроклу приносил Евмений, настоятель церкви Влахернской богоматери, [48] находившейся в северной части города, у Золотого Рога.
Это место, значительное и доходное, досталось Евмению не за его заслуги, а потому, что за него похлопотал дядя – великий сакелларий [49] Гавриил.
Евмений любил устраивать богатые пиры, на которые собирал городскую знать. Очень много денег он проигрывал на скачках. Церковных доходов на такую разгульную жизнь не хватало, и приходилось занимать у ростовщика.
48
Этот храм, один из самых почитаемых в Царьграде, был построен еще в V веке нашей эры
49
Великий сакелларий (греч.) – духовный сановник при патриархе, осуществлявший верховный надзор за денежным хозяйством монастырей
Ольга привыкала к своему новому положению. Ее хозяйка Доминика, стройная маленькая женщина, портила свое красивое лицо чрезмерным употреблением притираний: гречанка румянила щеки, белила лоб и подбородок, красила губы, брови, ресницы.
У маленького Стратона няньки менялись часто. Последняя из них, египтянка, плохо смотрела за ребенком, и тот чуть не попал под карету во время прогулки.
Египтянку продали на плантации, и ее место заняла Ольга.
Горькая участь забросила в дом ювелира представителей разных племен. Здесь были арабы, персы, фракийцы и даже негр из знойной Африки. Они объяснялись между собой на ломаном греческом наречии, и Ольге на первых порах пришлось трудно. Но постепенно она начала запоминать греческие слова. Ольга узнала, что Доминику надо звать «деспоина» – госпожа, а хозяина – «деспотес». «Мегас» означало по-гречески большой, а «микрос» маленький. Потерянную родину надо было называть «патрис»… Слыша вокруг себя только греческую речь, Ольга вскоре и сама начала разговаривать по-гречески.
Глава двенадцатая
Письмо на родину
Андрокл ездил в свой эргастерий верхом. Ювелира в его поездках сопровождал Ондрей Малыга.
Ювелирный ряд располагался в центре города, невдалеке от Амастрианского форума.
Привязав свою и хозяйскую лошадь к коновязи, дед Малыга в полном покое проводил день и наблюдал за прохожими. С утра до вечера шли по улице напомаженные франты и уличные попрошайки; упитанные монахи и тощие подмастерья, посланные хозяевами по делу; наемные солдаты императорской гвардии и франкские рыцари; женщины легкого поведения и болтливые горожанки; водоносы и точильщики ножей… И конечно, среди этого потока были разноплеменные рабы, которых в Царьграде насчитывалось больше, чем свободных граждан. А среди рабов Малыга высматривал своих, русских.
И какова была его радость, когда удавалось
Огромному большинству русских невольников в Царьграде жилось далеко не сладко.
И, возвращаясь вечером на Псамафийскую месу, Ондрей пересказывал Ольге все, что ему удалось узнать.
За несколько месяцев Ондрей и Ольга научились говорить по-гречески. Нянька рассказывала питомцу сказки. Закрыв глаза, она гладила шелковистые волосы мальчугана, и казалось ей, что это маленький Зоря…
Стратон полюбил ласковую няню. Он звал ее мамой и требовал, чтобы она называла его сыночком. Ольга говорила мальчику:
– Твоя мама – Доминика.
Но Стратон, серьезно глядя на няньку преданными глазами, отвечал:
– Доминика – госпожа, а не мама.
И это действительно было так. Доминика, появляясь в детской, притрагивалась к щеке мальчика накрашенными губами, равнодушно справлялась о его здоровье и спешила на какой-нибудь праздник.
Прошло четыре месяца плена. Однажды Ондрей появился вечером взволнованный. Едва встретив Ольгу, старик вскричал:
– Дурак! Ох, какой я дурак!
– За что, деду, себя ругаешь? – спросила Ольга. – Али что неладное сотворил?
– Сотворил, доченька, ох, сотворил!..
Немного успокоившись, Малыга объяснил Ольге:
– Прознал я от черниговца Кутерьмы, что можно было с нашими гостями, кои сюда приезжают торговать, послать весточку на Русь.
Ольга встрепенулась, кровь прихлынула к ее бледным щекам.
– Так надо же послать, деду! – умоляюще сказала она.
– Опоздали! Голубка моя, опоздали! Все из-за меня, старого дурня! Купцы, что в Царьграде нонешний год торговали, уже домой съехали. Путь-то знаешь как далек. Придется теперь ждать следующего лета…
И они ждали в томительном нетерпении. Когда наступила весна, Ондрей по воскресным дням отпрашивался у хозяина и ходил на рынки, где, по слухам, торговали русские гости. Старик начал розыски в середине травня, хотя прекрасно понимал, что раньше половины лета караваны никак не попадут в Царьград. Но так быстрее проходило время.
Ондрею Малыге клиенты Андрокла не раз поручали сторожить лошадей, а уезжая, давали старику обол-другой.
Малыга после первого такого случая протянул хозяину медяки:
– Вот, получил за присмотр над конем. Ты возьмешь али домоправителю отдать?
Даже черствого ростовщика Андрокла тронула такая честность, и он с улыбкой сказал:
– Бери себе эту мелочь. Аргиропрат Андрокл не настолько беден, чтобы присваивать заработки своих рабов.
Обычно на эти оболы старик покупал немудреные подарки для Ольги: то ленточку для косы, то серебряную цепочку для нательного креста. Но как только было решено послать письмо на родину, Малыга стал откладывать деньги. А потом купил бумаги, баночку чернил и позвал грамотея Кутерьму, с которым свел дружбу. Кутерьма, невольник мясника, явился и сел писать. Воображения диктующих и самого писца хватило ненадолго. Письмо получилось короткое, но все остались им бесконечно довольны. Вместо подписей Ольга и Ондрей вывели большие кресты.
Кутерьма стал приходить в гости в дом Андрокла, и каждый раз Ольга просила перечитывать письмо. Она знала его наизусть и все-таки слушала с напряженным вниманием, со слезами, и казалось несчастной женщине, что она разговаривает с дорогими ее сердцу.
И наконец пришел долгожданный день. Малыга издали разглядел необычное движение в торговых рядах, услышал родную речь.
– Наши!..
Старик бросился бежать дробной рысцой, ноги его подкашивались от волнения, сердце гулко и неровно стучало в груди. Затуманенными глазами он различил за прилавком толстого купца с длинной седой бородой.