Царица бедных. Рассказы
Шрифт:
— Зачем негодуешь? Твой гнев беспричинен, — спокойно ответил артист, — мы были людьми а я знаю, что в свете все люди актеры, все роли играют, стараясь быть чем-то. Иной по расчёту, иной от тщеславья, и все ходят в масках, и все лицемерят.
— Но ты-то зачем здесь? Ведь вас зарывали всегда за оградой?
— Прошло уж то время, и званье актера теперь не позорно. А тех, кто при жизни был славен, хоронят с почетом!..
— С почетом? Как нас, как героев? Но где же тогда справедливость?! Я в битвах изранен, я кровь проливал, отражая врагов, на смерть, как на пир, мы летели… Победами родину мы вознесли и славой знамена покрыли!.. А ты кто?..
— Искусства служитель. В сравненьи с тобою я скромен, то правда, но родины верный слуга. Касаясь порою общественных язв, я показывал людям все зло, все недуги их ближних. Я смеялся, — но смех мой был страшен, — он позорил глупца и клеймил негодяя!.. И шутя и смеясь, забавляя людей, исправлял я их дикие нравы, и шутя и смеясь, научал их добру, справедливости, разуму, чести! Но навеки затихшее сердце мое также ранами было покрыто, — эти раны больней, тяжелее других!.. Сколько зависти, горя, обид и вражды встретил я в своей жизни артиста! На подмостки с улыбкою я выходил, а в груди поднимались
Так закончил актер свою речь и замолк. Замолчал также череп героя без челюсти нижней, только впадиной глаза, где пряжка стальная лежала, — зловеще сверкал.
А время летело обычным порядком… За весною шло лето, осень зимою… Тело артиста разрушалось и тлело, в черепе пряжка стальная, проржавев, сверкать перестала…
Но мир оставался все тем же. Планеты, в воздушных теченьях, обычный свой круг совершали, и в хоре планет, окружённая звезд караваном, вертелась земля…
И весенняя ночь, благодатная ночь разливала вокруг ароматы. Легкий пар поднимался с уснувшей земли, и, подобно воздушным виденьям, пролетая поля и овраги под лучистым сияньем луны, все к небу, все к звёздному небу стремился. Словно скончавшихся души то были, искавшие в небе забвенья… Затихшего моря зеленые волны, шепча непонятные речи, с прибрежным песком лобызались… В ленивой истоме дремали сады, озаренные месяца кротким сияньем, прозрачные капли росы роняя с деревьев кудрявых. В неге, раскрыв лепестки, ароматы вокруг распуская, дремали любовницы-розы под дивные трели любовников их, — соловьев. Чудные тайны в природе свершались: зерно раскрывалось в земле, злак выходил на поверхность, — кокон раскрывался, и то, что в нем было личинкою мёртвой, недвижной, являлось вдруг бабочкой резвой! И к жизни, и к счастью взывала земля со всем, что на ней находилось. Молчал в человеке скептический ум, а сердце, как птица, на волю стремилось к познанию счастья, любви и покоя, к Познанью Того, Кто невидимо жил в человеке, черве и былинке!..
Биография
БАРАНЦЕВИЧ, Казимир Станиславович, псевдонимы — К. С. Б., Сармат, Ан. Орешнев [22 (3.VI).1851, Петербург — 26. 1.1927, Ленинград] — прозаик, драматург, поэт. В детстве, по словам Б., «жизнь протекала довольно серо и скучно» (Автобиография. — С. 162). Его отец, обрусевший польский дворянин, служил мелким чиновником и положение семьи полностью зависело от доходов швейной мастерской, принадлежавшей матери Б. Среди детских впечатлений самыми яркими были родовые предания, рассказы о деде, участнике польского восстания, казненном в 1831 г. Под влиянием отца, «человека… в высшей степени умного, страстного любителя чтения, но по натуре крайне безвольного, слабодушного» (Отрывок из автобиографии//ЦГ АЛИ. — Ф. 59.— Oп. № 1.— Ед. хр. № 82.— Л. 2), в Б. рано проявился «зуд писательства» (Автобиографическая записка. — С. 114). Прочитав в девять лет собрание сочинений Пушкина, он написал поэму «Понятовский» (не сохранилась). После поступления в гимназию (1862) продолжал сочинять подражательные стихи, пытался издавать рукописный юмористический журнал «Волна». Подружившись в гимназии с М. Н. Альбовым, Б. начинал с ним писать фантастический роман «Путешествие на Луну» (около 1865 г.). В 1866 г. оставил учебу. Возможно, причиной ухода из гимназии были болезнь матери, служебные неудачи отца и в результате — почти «бедственное материальное положение» (ЦГАЛИ, — Ф. 59.— Oп. № 1.— Ед. хр. № 82.— Л. 2). 1867–1870 гг. Б. провел «у тетки в деревне» в Псковской губ. Позднее об этом времени он отзывался иронично: «Под влиянием Журнальных статей и толков о народе принялся народничать. Бродя по деревням, сливался с мужиками, крестил у них ребят, на крестинах пил водку, ходил на покос, щеголял в высоких сапогах и красной рубахе» (Автобиографическая записка. — С. 115).
После смерти отца (1870), с 1872 г., на протяжении шести лет, Б. служил за скромное жалованье конторщиком в Русском строительном обществе. Его литературным дебютом стала драма «Опричина», стихотворная переделка романа «Князь Серебряный» А. К. Толстого, успешно прошедшая осенью 1873 г. на сцене Александрийского театра. Другой опыт, рассказ о нищем чиновнике «Один из наших старых знакомых», также написанный в 1873 г., не был замечен читателями и критикой. В декабре 1873 г., нарушив волю матери, он женится на крестьянке Д. Н. Алексеевой и до 1878 г. к литературному творчеству не обращался.
В 1878 г. Б. перешел в 1-е Товарищество петербургских конножелезных дорог. «До сорока параграфов инструкций должен знать назубок, — писал он о своих обязанностях в очерке „Кондуктор“ (1892), — малейшая оплошность, недогляденье влекут за собой более или менее строгое взыскание» (Соч. — Т. 2. — С. 263). Но однообразная и тяжелая служба, заключавшаяся в выдаче и учете кондукторских билетных касс, позволила Б. преодолеть материальные затруднения и вернуться к литературным планам. С этого времени он начал публиковать в юмористических журналах «Стрекоза», «Осколки» и в газетах «Русские ведомости», «Новости» натуралистические бытовые зарисовки из жизни городской бедноты, мелкого чиновничества. Издал их в виде «юмористических сборников»: «Маленькие рассказы» (1887), «80 рассказов Сармата» (1891), «Картинки жизни» (1892), «Звуки» (1902) и др. Но «штрихи», «контуры», «столичные наброски»
«Тусклая жизнь… — восклицает начинающий литератор, герой одного из „столичных набросков“ Б. — Какие струны сердца можно… заставить звучать?!» (Картинки жизни. — С. 203). В названии первой повести Б. «Порванные струны» (Слово. — 1878.— № 8.— С. 109–130), которую он считал началом своего творческого пути, точно выражена общая тональность его творчества: та «безысходная, невыносимая хандра», которая не оставляет человеку, «жаждущему разумной деятельности» (Соч. — Т. 7.— С. 120), возможности преодолеть «гнет» жизни. В 1883 г. повести и рассказы Б., публиковавшиеся в «Отечественных записках», «Вестнике Европы», «Устоях», «Русской мысли» и др. журналах, вышли отдельным сборником «Под гнетом». В нравоучительных историях о преданной кормилице («Власьевна»), о подвижнически любящей отца девушке («Нелли»), о крестьянских детях, «брошенных на волю божью» и обреченных на голодную смерть («Одни», «На волю божью»), рецензенты сборника увидели прежде всего стремление автора отыскать среди разных сословий, в «мути» жизни мелодраму, «повод для слезопролития» (Дело. — 1883.— № 12.— С. 36). Сравнивая Б. с Альбовым, отмечая «психиатрическую фальшь» обоих, Н. К. Михайловский подчеркивал сосредоточенность Б. на «сфере личной жизни», никак не связанной с «общественной тенденцией» (Отечественные записки. — 1884.— № 2.— С. 238). Откликнуться на современные проблемы Б. попытался в повести «Чужак» (1882). Его герой, «пылкий энтузиаст», Радунцев, решив «слиться» с народом, женится на крестьянке, но под влиянием мелодраматических обстоятельств расстается с «взлелеенной и сберегаемой с давних пор» идеей (Соч. — Т. 1.— С. 74). Такое упрощенное представление о «хождении в народ» предопределило оценку народнической критики: повесть отнесли к откровенно слабым вещам Б. В сатирическом романе о журнальной борьбе 70 гг. «Вавилонская башня» (1886), написанном Б. в соавторстве с Альбовым, преобладали в основном пасквильные интонации, хотя в грандиозных замыслах литератора Мехлюдьева, мечтавшего сочинить роман «Мировая проказа», иногда проступали элементы самопародии. Лишь в рассказе «Горсточка родной земли» (1882) Б., по словам В. Г. Короленко, приблизился к верному изображению «психологии скитальца революционера», к пониманию трагических противоречий в его мыслях и поступках (Короленко В. Г. Юбилей К. С. Баранцевича //О литературе. — М., 1957.— С. 291).
В современной Б. критике предпочтение обычно отдавалось его действительно талантливым очеркам, объединенным в цикл «Из жизни заброшенных детей». Они послужили поводом для приглашения Б. в издательство «Посредник»; в сборнике «Доброе дело» (1894) был помещен его рассказ «Танцы», в «дешевых изданиях» И. Д. Сытина выходили рассказы и повести «Матушка» (1892), «Брат» (1892), «Гусли» (1902), «Поэт» (1902) и др. Мрачный натурализм органично сочетался в них с ярко выраженным гуманистическим пафосом. Но желание превратить рассказ или очерк в притчу, соединив романтическую поэтику с бытописательством, часто вело Б. к эпигонству. История любви мещанина Круткова к дочери коллежского регистратора Анне Сергеевне Протопоповой в романе «Раба» (1887) напоминала «Бедных людей» Ф. М. Достоевского, повесть «Бродяга» (1894) буквально вое производила фабулу его же рассказа «Мальчик у Христа на елке», влияние А. П. Чехова сказалось в произведениях, включенных в сборник «Новые рассказы» (1889), рассказ «Невеста» (1904) оказался вариантом «Четырех дней» В. М. Гаршина.
В целом рассказы и повести Б. 80 — нач. 90 гг. близки физиологическим очеркам 40 гг., что подчеркнуто в авторских жанровых определениях («картинки с натуры», «жанры», «записки», «наброски»). Но описания в них излишне подробны, психологические переживания героев малоубедительны. «Б., — отмечал А. С. Суворин, рецензируя роман „Две жены. Семейный очаг“ (1894), отмеченный Пушкинской премией 1894 г., — пишет скорее по книгам, по слухам, чем по наблюдениям» (Суворин А. С. К. Баранцевич. — С. 2).
В 90 гг. произведения Б. часто переиздавались, переводились на иностранные языки, что свидетельствовало о их большой популярности. Причисляя Б. к «артели» восьмидесятников, Чехов точно обозначал круг поклонников его прозы: «Это буржуазный писатель, пишущий для чистой публики, ездящей в III классе… Он фальшив, потому что буржуазные писатели не могут быть не фальшивы. Это усовершенствованные бульварные писатели. Бульварные грешат вместе со своей публикой, а буржуазные лицемерят с ней вместе и льстят ее узенькой добродетели» (Чехов А. П., Полн. собр. соч. и писем. Письма. — М., 1977.— Т. V. — С. 311). Духовному мещанству «среднего» человека Б. ничего не смог противопоставить. Герои его романов «Раба», «Две жены», «Тихое счастье» (1897), «Кровь» (1901) в сохранении «семейного очага» видят единственный способ защиты от пошлости жизни: страсти противопоставляют долг, супружескую верность. Морализаторство особенно заметно в его сборниках рассказов для детей «Весенние сказки» (1894), «Други» (1902), «Золотые дни» (1902), «Детский театрик» (1911), в редактируемом им детском журнале «Красные зори» (1904–1906). Иллюстрируя те или иные нравственные истины, он в сборнике «Други» со всей серьезностью, напр., рассказывает о подружившемся с человеком мышонке, о сеттере Марсе, преданном вылечившему его от чесотки доктору, о «благородном» коне Серко и т. п. С 1896 г. в литературном приложении к журналу «Театрал» Б. публиковал также юмористические пьесы: «Воробышек» (1896), «Куколка» (1896), «Отцы» (1899), «Пожарный праздник» (1911), «Целомудренное семейство» (1912), «Руки по швам» (1914), «Тутти-фрутти» (1914) и др. В них любовные интриги переносились с дачи («Пожарный праздник») в гостиную отставного русского полковника Пулеметова («Руки по швам»), на остров людоедов («Тутти- фрутти»), в дом английского эсквайра Мордстона («Целомудренное семейство») и т. п., но всюду торжествовала добродетель.