Царица Пальмиры

Смолл Бертрис

В конце главной улицы Пальмиры процессия вышла из города и прошла под огромной триумфальной аркой, через которую Оденат так часто въезжал в город, возвращаясь после своих многочисленных побед. Кладбище находилось в полумиле от города. Одената должны были похоронить в фамильной усыпальнице — огромном сооружении из мрамора. Процессия подошла к ней и остановилась. Все стихло, когда юный царь встал перед ними и стал возносить хвалы своему отцу.

Жрец Юпитера освятил могилу и мраморный саркофаг, в который должны были положить останки Одената. Потом

он окропил трижды всех присутствующих на похоронах освященной водой, и они удалились, оставив на могиле только членов семьи. Чтобы освятить кладбищенскую землю, принесли в жертву животное, и наконец тело Одената на его погребальном ложе опустили в саркофаг. Все на минуту оставили Зенобию наедине с ним, прежде чем могилу закрыли.

Зенобия смотрела вниз, на лицо мужчины, который был ее мужем и другом в течение тринадцати лет. Хотя он все еще казался ей близким, та искра жизни, которая делала его тем, кем он был, давно уже погасла. Одна лишь телесная оболочка — вот и все, что осталось от Одената Септимия. Протянув руку, она коснулась его лица, но теперь оно было подобно восковой маске.

— Ох, мой Ястреб, — грустно сказала она, — ты не должен был так закончить свой жизненный путь! Чтобы твоя жизнь была отнята двумя озлобленными и безмозглыми мальчишками, твоим собственным семенем — это невыносимо! И все же я должна перенести это.

Она замолчала на мгновение, тщательно взвешивая слова, — нельзя с легкостью давать обещания мертвым. Наконец, она снова заговорила:

— Я постараюсь воспитать наших сыновей так, как ты сам захотел бы их воспитать, и буду править Пальмирой так, как ты сам стал бы править ею — справедливо, но твердо.

Нагнувшись, она запечатлела поцелуй на его ледяных губах.

— Прощай, мой муж! Пусть Харон 9 переправит тебя через Стикс туда, где приходит конец всему великому!

9

Харон — в греч, мифологии старик, переправлявший души умерших через реку в царство мертвых.

Потом, повернувшись, она поспешила прочь от могилы. Аль-Зена ушла в себя, и даже ее верная рабыня Ала не могла пробиться сквозь эту стену отчуждения. Она обвиняла себя в смерти сына.

— Если бы я не стремилась сеять раздоры, используя для этого Лина и Верна, Оденат сейчас был бы жив. Я — причина смерти своего сына и двух внуков! Боги и в самом деле меня покарали! — с плачем признавалась она Зенобии.

Даже невестке не удавалось успокоить ее. Она сильно горевала, перестала есть и через месяц умерла. Ее похоронили с надлежащей торжественностью в той же самой усыпальнице, где и Одената.

Возвратившись с кладбища, Зенобия разразилась рыданиями:

— О боги! Как я устала от смертей! — И упала в обморок. Ее женская душа не выдержала великого испытания, которое выпало на ее долю. Через несколько недель царица обнаружила, что недомогает. Ее одолевала

тошнота от одного вида любимой пищи, неудержимо тянуло отведать фруктов, сезон для которых еще не наступил. Наконец, старая Баб едко заметила:

— Разве тебе не ясно, что с тобой происходит? Царица отрицательно покачала головой.

— Ты беременна! Царь преподнес тебе свой последний дар, — сказала старуха.

В ту же секунду Зенобия поняла, что это правда. Она беременна! «Странно, — размышляла она, — я что-то не могу припомнить, чтобы за последнее время я была с Оденатом». Но потом она выбросила из головы эту мысль. Потрясение делает с людьми странные вещи, и здесь не было другого объяснения. Она ждет ребенка. Эта мысль ее обрадовала. Еще один ребенок! Ах, как бы он сейчас радовался вместе с ней! Три сына, ведь, конечно же, родится сын! Она всегда рожала сыновей.

На следующей неделе все сомнения отпали. Ее лунный цикл был нарушен уже почти на три фазы, и пришло время публично объявить о своем состоянии. Сначала она сказала об атом Лонгину, и на мгновение ее удивило то странное выражение, которое мелькнуло на его выразительном лице. «Принимая во внимание его сексуальные предпочтения, он, вероятно, не любит беременных женщин», — подумала она.

У Кассия Лонгина были по атому поводу свои подозрения, и однажды он припер к стене старую Баб.

— Мне необходима информация, госпожа, — тихо произнес он.

— И что же такое могла бы я сообщить любимому советнику и личному секретарю царицы Кассию Лонгину?

— Вы должны понять меня правильно, госпожа. Я глубоко предан интересам царицы, но мне необходимо знать, когда у царицы в последний раз были месячные.

Баб обомлела.

— Что это за вопросы вы мне задаете?

С возрастом от хорошей жизни она растолстела. Ее тройной подбородок так и подскочил от негодования, а обширная грудь вздымалась от праведного гнева под роскошной тканью ее темного платья.

— Ну, Кассий Лонгин?

— Госпожа, я знаю, как вы любите царицу. Ведь вы рядом с ней с самого ее рождения. Я знаю также — вы умеете хранить тайны.

Он приблизился к старухе и понизил голос.

— Царица была с Марком Бритайном в ночь убийства Одената. Я видел их. Однако ни разу после той ночи царица не показала, что Марк Бритайн для нее нечто большее, чем просто старый друг. Его сердце разбито, ведь он по-настоящему любит ее. И вот теперь царица говорит, что у нее будет ребенок.

Он ожидал, что старая Баб в гневе набросится на него с бранью, но вместо этого она только качала головой.

— Ай-яй-яй, — приговаривала она нараспев. — Я знала — тут что-то не так. Я знала!

Потом на лице у нее появилось испуганное выражение.

— Кто-нибудь еще знает об этом?

— Нет! Никто и ничего, и несомненно, принимая во внимание репутацию царицы как женщины целомудренной, никто и не подозревает ее, — сказал он.

Пристально взглянув на женщину, он спросил:

— Значит, это не ребенок Одената, не правда ли, госпожа?