Царская дыба (Государева дыба)
Шрифт:
Да и какие тут могут быть развлечения с пленниками? Ни ямы с крокодилами нет, ни цепных тигров. Ни даже камеры со змеями, в которых обреченные часами скребут ногтями стенку, стремясь забраться повыше от ядовитых тварей, или сутками стоят на одной ноге в окружении гибких тел, боясь на кого-нибудь наступить.
Впрочем, бывают и более утонченные способы времяпровождения. Например, беседовать с посаженным на кол раджой о красоте весенних цветов, обещая за каждый неучтивый ответ сажать рядом на колышек по его ребенку. Или расспрашивать у раздавливаемого камнями, что он видит и чувствует, вступая в царство мертвых.
Дерптский епископ вздохнул: приключение, начавшееся, как неприятность, продолжившееся напряженным преследованием и закончившееся безусловной победой, осталось позади. Давненько он так не взбадривал свою кровь! Разве войну начать? Но война – это совсем другое. Это большие армии, неожиданные удары, крупные сражения, где можно потерять свое тело. Нет, с маленьким приключением, охотой на отрядик, неспособный дотянуться до него через головы сотен воинов, подобную опасность не сравнить. Вот разве просто охоту организовать...
Но пока в распоряжении правителя имелись только вино и вытянувшая вдоль подноса грустную мордочку, целиком запеченная лань.
Глава 2
Ниточка
– Все-таки, ты диво, как хороша, Инга, – с улыбкой покачал головой епископ, и привлек ее к себе, посадив на колени. Провел костяшками полусогнутых пальцев по виску, поправляя локон, поморщился, обнаружив там все еще не заросшую ссадину.
– Что? – моментально почувствовала перемену его настроения певица. – Что там?
– Ничего, – он прикоснулся губами к ее виску, потом глазу, щеке, прильнул к губам. – Ты удивительно прекрасна, Инга.
– Мой господин, – немного отодвинулась она и облизнула пересохшие губы. – Мой господин, вы не станете казнить моих друзей? Они ведь не знали, что я нахожусь здесь добровольно. Они хотели спасти меня из плена.
– Казнить? – пожал плечами священник. – Хорошо, если ты этого просишь, то не стану. Их можно продать туркам или французам в рабство, можно оставить сидеть в подвале, можно отдать на суд Ордену.
– А отпустить нельзя?
– Отпустить? – дерптский епископ рассмеялся. – После того, как они разграбили замок и убили многих моих кшатриев? Если их отпустить, то увидев безнаказанность твоих друзей, это захочется сделать кому-нибудь еще. Должно пройти хотя бы несколько лет, прежде чем смертные забудут их преступление.
– Несколько лет, – вздохнула девушка. – Как долго...
Хозяин замка, глядя на нее, тоже покачал головой: какая чудесная игрушка! Какой голос, какая красота... Такие рождаются раз в тысячу лет. Что станет с ней через полтора месяца, когда по договору его право на это тело истечет, и он на два года снова станет покорным рабом? Что станет с обитателями подвала или пыточной камеры он примерно представлял. Но что станет с ней?
– Спой мне, Инга, – попросил он.
– Спою, – она поднялась, скинула с плеч платок и закружилась в танце:
Гаснет в зале свет и снова
Я смотрю на сцену отрешенно
Рук волшебный всплеск – и снова
Замер целый мир заворожено
Вы
Здесь, внизу меня не замечая
Но я к вам пришла, простите,
Потому, что только вас люблю...
Под чудесные слова еще не родившегося Резника она плыла по залу, гибкими пальцами распуская шнуровку корсажа, позволяя падать пышным юбкам и раскрываться лифам. Когда последний куплет угас, она замерла перед креслом, обнаженная и смущенная:
– Я все еще некрасивая, да? В синяках и ссадинах?
Против этого смущения и самоотдачи было трудно устоять, и священник поднялся с кресла, расстегивая крючки колета, а потом обнял сказочную певунью и опустил ее на густую медвежью шкуру.
Она оказалась так счастлива его вниманию и близости, что на этот раз он совершенно забыл о своем удовольствии, упиваясь ее эмоциями и ее наслаждением. А когда Инга затихла, снова вспомнил о том, что эта женщина на свете не одна такая, что должны быть еще чистые и красивые существа. Интересно, насколько они отличаются от певицы?
Он осторожно вытянул руку у девушки из-под головы, поднялся, оделся, спустился в подвал и остановился перед пленницей, привязанной к широко расставленным перекладинам андреевского креста. Взял с полки над очагом запасной факел, зажег его в жаровне, осветил несчастную получше. Разумеется, никому и в голову не пришло ни помыть ее, ни переодеть. За прошедшую неделю часть кровяных потеков на ее теле отсохла и теперь свисала лохмотьями, разодранная едва ли не на ленты и лоскутки одежда также частью свисала, частью настолько пропиталась кровью и прикипела к телу, что казалась с ним единым целым. Картина получалась столь ужасающая, что придумать и нарисовать подобное оказался не способен ни один художник и ни один проповедник – хотя святые книги всех веков горазды описывать самые непереносимые ужасы. Волосы тоже слиплись и теперь напоминали застывших от холода змеи, разлегшихся у нее на плечах и груди.
Хозяин замка занес было руку, чтобы коснуться соска – и тут же опустил. Никакого чувства, кроме отвращения пленница у него не вызывала. Даже замковые прачки или лоснящиеся дерптские горожанки не порождали в душе такого чувства отторжения.
– Ты знаешь, что с тобой станет? – поинтересовался он. – Я расскажу. Твое гнездо похоти мы выжжем пламенем, а потом поместим туда серебряного ежа. Он будет сидеть внутри, раздирая все вокруг себя, но не даст там ничему загноиться. Потом станем вырезать из твоего тела тонкие кожаные ленточки, а раны посыпать солью, и скоро ты станешь похожа на распустившейся бутон лилии. Потом раздробим пальцы. Каждую косточку, каждый сустав, и станем так подниматься выше и выше, пока руки не станут...
Но во взгляде девушки не читалось никакого страха или волнения, и господину епископу внезапно стало скучно. Он прекратил пересказ подслушанной в этой самой камере речи, отошел к верстаку, поднял нож. Может, просто заколоть ее и выбросить, чтобы перед глазами не маячила? Нельзя, он обещал певунье, что не станет трогать ее друзей.
– Ладно, – хозяин замка разжал руку и выронил нож на темные доски. – Пусть этим через полтора месяца занимается сам...
– Господин епископ! – прозвучал со стороны лестницы запыхавшийся голос. – Там у ворот стоит дама. Она утверждает, что приехала к вашему гостю, барону Анри дю Тозону.