Царская сабля
Шрифт:
– И что потом? – заинтересовался боярин Еремей Леонтьев.
– Царю челом били, – пожал плечами Басарга. – Иоанн по размышлении сказывал, что род Сувориных со времен Музги Кольца великим князьям служит, Салтыковы же лишь полтора века тому от Гедеминовичей на Русь отъехали. А коли служба дольше, то и уважения нажили более, и сидеть должны выше. Салтыков же после того приговора садиться на указанное место не стал, сполз под стол, там лежал и от обиды плакал. Вылез токмо, когда Иоанн объявил, что на пиру победном все без мест должны пировать, и ради того князя Горбатого-Шуйского возле себя поместил. Однако же опосля
– Экие они гневливые, – от холодного очага покачал головой Степан. Рука старшего брата висела на перевязи, и помогать в укладке обоза он не мог. – Царский пир и тот едва не испортили.
– Тут ты не прав, сынок, – укорил Степана отец. – Тут дело такое, что, не угляди вовремя за местом своим и честью рода, позор сей и ошибка твоя на сыновей и внуков и дальних правнуков ляжет. Вон дед суворинский недоглядел, что полк левой руки невместно берет и тем ниже Салтыковых оказывается, так теперича его потомки уже в третье колено через то унижение испытывают. А заметил бы, отказался полк в сечу вести, так и споров из-за мест ныне бы не возникало.
– Как же рать в сече и без воеводы оставить? – не поверил своим ушам Басарга.
– Честь боярская – она дороже жизни, сынок, – повернулся к нему Еремей Леонтьев. – Она к тебе от предков твоих приходит. Честь свою уронить – это значит труд поколений многих загубить, прахом пустить. От тебя самого тоже детям честь останется. Чем крепче ты место свое средь иных родов удержишь, тем выше и они стоять будут.
– Да нам и держать нечего, отец, – пожал плечами Басарга. – Мы у Воротынских боярские дети. Нам по знатности своей выше десятника никогда не подняться. В сотники выбиться и то мечта несбыточная.
– Так-то оно так, – кивнул боярин, – однако же и о том помни, что коли ты хоть раз в жизни своей выше князя из рода Воротынских сесть сможешь, то с того мига сия честь к детям твоим и правнукам перейдет. И будут Воротынские, ровно князь Салтыков, под столом плакать, однако же изменить сего окажутся не в силах.
– Рази допустят такого Воротынские? – пожал плечами Басарга.
– Не допустят, – смиренно согласился Еремей Леонтьев. – Но коли мечтать, так хоть не о месте сотника думай, а столе княжеском. Вон тебя Господь как вознес! Из простого ратника в царские рынды за един день! Может статься, Всевышнему и еще пошутить захочется?.. Ну, а пока место твое прежним остается, служи князю честно. Он воевода мудрый и опытный, к слугам относится справедливо и милостиво… Но не забывай, однако же, что ты есть вольный боярин, а не холоп закупной! Честь свою береги и место родовое. Оно не твое, оно всего нашего рода гордость.
– Да, отец, – послушно кивнул Басарга.
– Ну, коли так, то с Богом. Как случится оказия, весточку посылай. – Еремей Леонтьев осенил сына размашистым крестным знамением, затем порывисто обнял, тут же отступил: – Князю Михайле от меня поклон и благодарность передавай за милость. Завсегда ему преданным слугой остаюсь.
Он отвернулся и махнул холопам рукой:
– Трогай!
На первом из возков звонко щелкнул кнут, телеги покатились, медленно вытягиваясь в обоз.
– Удачи тебе, брат, – подошел к нему Степан, обнял здоровой рукой: – Коли нужда какая возникнет, ты зови. Отец сказывал,
Старший Леонтьев тоже поспешил за обозом.
Все произошло так быстро, что Басарга даже не успел толком подумать: что сказать, чего просить или чего пообещать своим родным? Всего лишь час назад он стоял у царского стремени. Как вдруг прибежал холоп князя Михайлы и сказал, что князь, снисходя к тяготам изрядным, что род Леонтьевых испытал, отпускает его отца со всеми ратными боярина восвояси. Иоанн милостиво дозволил рынде попрощаться и…
И все, обоз уже укатил к Волге. Только парой слов Басарга с родичами и перемолвился.
Разумеется, со стороны князя это была милость. Боярин Еремей Леонтьев в ополчение привел семерых воинов: двух сыновей, пятерых холопов да сам восьмой. Сила преизрядная. Однако же ныне из нее осталось всего двое холопов, к ним сам Еремей да Басарга. Все прочие либо убиты, либо ранены. Какая уж тут служба! Дай бог хоть обоз с добром до дома как-нибудь довести. Одиннадцать возков на трех возничих выходит, да Степан с одною левой. Отец даже холопа младшему сыну оставить не смог: некого.
Вполне естественно, что князь Михайло боярина Еремея пожалел и от дальнейшей службы освободил. Но все равно это случилось до нескладности быстро, даже стремительно. Словно кому-то на небесах не терпелось разлучить Басаргу с его близкими родичами.
Хотя, конечно же, Леонтьевы стали не первым и не последним родом, уходящим с осады восвояси. Басурманская твердыня пала, победное веселье завершилось, севший наместником князь Горбатый-Шуйский уже занялся наведением порядка и ремонтом укреплений. Война окончилась, и большие силы на берегах Волги были более не нужны. Сопроводить до родных мест освобожденных рабов, сохранить обозы на обратном пути, добить засевшие в окрестных чащах разбойничьи шайки из беглых врагов, сесть на месте гарнизоном можно было силами впятеро меньшими, нежели собралось для осады.
Разумеется, русские бояре были костяком войска, главной его силой и опорой, их полки воеводы старались ослабить в последнюю очередь. Но многие ополченцы, так же как боярин Еремей, нести службу далее оказались просто не в силах.
Младший Леонтьев перекрестил в спины уходящий обоз и повернул к царской ставке.
Лагерь государя тоже сворачивался. Дворня укладывала утварь и ковры, сматывала кошмы и парусину, выбивала перину, прежде чем уложить поверх разобранной кровати, ставила на телеги сундуки со всяким добром.
Иоанн, впервые на памяти Басарги не надевший брони поверх проклепанного золотыми бляшками поддоспешника, грелся возле жарко пылающего очага. Обложенная камнями обугленная яма оставалась сейчас последним указанием на то, что именно здесь, на этом самом месте, почти два месяца прожил правитель великой православной державы. Забавно: походный дом уже исчез, упакованный в тюки и сундуки, но все еще продолжал греть своего владельца.
Царь, выставив ладони к огню, вдумчиво беседовал о чем-то с уже знакомым Басарге монахом, время от времени кивая. Чуть в стороне стояли князья Воротынский и Милославский да еще боярин Андрей Басманов. Они перешептывались и еле слышно хихикали, жестами указывая в сторону реки.