Царское посольство
Шрифт:
Александр отвечал, что он и рад бы посетить эту синьору, но дела не позволяют — он занят с утра и до вечера.
Нино, очевидно, очень заинтересованному в том, чтобы ненавистный московит пошел к Лауре, пришлось уйти ни с чем.
Александру легко было отказаться от посещения особы, к которой теперь ничто не влекло его; но когда явился аббат Панчетти и тоже передал ему приглашение, но уже не от Лауры, а от Анжиолетты Капелло — отказ оказался тяжелым и неприятным.
— Передайте синьоре, — говорил Александр, — что я очень глубоко сожалею… сегодня никак не могу освободиться и завтра, верно, тоже… но только что будет у меня свободное время — я сейчас
— Я передам это синьоре, — с полуулыбкой, которая неизвестно что выражала, отвечал Панчетти, — но ведь синьора часто выезжает, застать ее не так легко, да она, если и у себя, не всегда вас принять может.
— Что же мне делать! Я связан обязанностями… я один во всем посольстве могу изъясняться на латинском и греческом языках… вот вчера, только что собрался прогуляться — явились греки, наши единоверцы… завтра — греческий митрополит приедет. Никак нельзя мне отлучиться…
И бедный Александр, говоря это, не замечал, какое жалобное выражение у него в лице, не давал себе отчета в том, что в эти минуты он ненавидит и свои обязанности, и Чемоданова, и Посникова, и всех, с кем ему приходится разговаривать за послов, что ему безумно хочется бросить все, забыть обо всем — и бежать к синьоре Анжиолетте. Слезинки, выкатившиеся из ее чудных глаз во время его пения, так и сверкали перед ним, будто озаренные солнечным светом переливчатые алмазы, и усиленно бившееся сердце соблазнительно, страстно шептало ему, что алмазы эти дороже всех сокровищ и чудес волшебной Венеции.
— Bene, bene! — повторял между тем Панчетти. — Я передам синьоре.
Он откланялся и удалился все с той же загадочной полуусмешкой на тонких губах…
«Однако что ж это я? — думал Александр, отгоняя от себя смутные грезы, влекшие к неведомому блаженству. — Будто дурманом кто опоил меня!.. Нет, пустое!.. Дело надо делать, самое время приспело… ведь это служба царская, на пользу земле русской…»
Он тряхнул по привычке своей кудрями — и переливчатые алмазы померкли в его воспоминании.
«Дело надо делать… самое время приспело!» — так думал теперь и Алексей Прохорович Чемоданов. До сих пор была одна забава. И в Ливорно, и во Флоренции можно было отдыхать от долгого, трудного пути, любоваться басурманскими прелестями, наедаться заморскими яствами, угощаться винами романейскими… Ныне же одна забота — исполнять наказ великого государя, непостыдно отслужить службу царскую, не уронить чести русской и перехитрить «немца».
Венецианское правительство, серьезно рассчитывая на поддержку со стороны Московского государства в своей борьбе с Турцией, решило принять царское посольство со всяким почетом. Бывший в Москве Альберт Вимина получил назначение состоять посредником в сношениях послов с республикой. Чемоданов и Посников видели Вимину в Москве не раз и встретились с ним как со знакомцем.
Первый вопрос Чемоданова был, конечно:
— Когда можно видеть дука Молена и вручить ему царскую грамоту?
На это Вимина отвечал:
— Дук Молена правил Венецией десять лет и более года тому назад волею Божиею скончался. После него было еще два дука, которых теперь тоже нет, а правит новый дук, по имени Вальеро.
Этот ответ так поразил послов, что оба они совсем растерялись и только молча переглядывались между собой.
— Вот тебе раз! — в смущении и почти ужасе воскликнул наконец Алексей Прохорович. — Как же нам теперь быть? Ведь грамота-то царская к дуку Молену писана, и к нему мы от великого государя поручение имеем, а про Валеру у нас слыхом не
Посников почесал у себя в затылке.
— Да-а! — протянул он. — Вишь ты, дело-то оно какое!.. Однако так сказать надо: в животе и смерти Господь волен, и ежели дук Молен преставился, то царской грамоты вручить ему не можем. А так как сия грамота и посольство наше к дуку венецейскому, и ежели ныне Валера в дуках, то мы должны почитать его яко Молена и за сие в ответе перед царским величеством быть не можем.
— Верно твое слово! — по малом размышлении радостно воскликнул Алексей Прохорович и успокоился.
Однако спокойствие его продолжительным не было. На повторенный вопрос: «Когда можно видеть дука?» — Вимина через Александра отвечал:
— Дук нездоров и принять царского посольства никак не может, но это ничего: он назначит своим представителем высшего сановника республики, и послы обо всем будут договариваться с верховным советом и с представителем Дука.
— Что он врет! — весь багровея, воскликнул Чемоданов. — Ты, Лександр, лучше мне таких глупых его речей и не переводи! Какой такой представитель? Какой совет? Никакого представителя и никакого представления совета мы не знаем и знать не хотим! Великий государь приказал нам ехать к дуку и собственноручно вручить ему свою царскую грамоту. Так мы и должны сделать. Когда же дук от нас получит грамоту и выслушает все, что мы ему сказать имеем, он волен назначить своих сановников вести с нами дальнейшие переговоры… Ведь так, Иван Иваныч?
— Так, так! — решительно подтвердил Посников.
— Ну, и переведи ты это, Лександр, Вимине и скажи, что иначе не будет.
Вимина долго объяснял, что Венеция — республика, что власть дука ограничена и самовольно, без согласия верховного совета, он распоряжаться не может.
— Врет! Врет! — в один голос твердили Чемоданов и Посников. — Кабы так было, то на государственных бумагах стояла бы подпись не дука, а того самого верховного совета. Ан на бумагах-то чья подпись? Дукова небось… Так, значит, это подвох один.
Вимина увидел, что все доказательства и объяснения бесполезны, и удалился.
XXIII
«Пока дук не назначит приема, будем сидеть и ждать, не тронемся с места!» — решили послы и действительно не выходили из своих покоев. Между тем к ним постоянно кто-нибудь являлся. Первым приехал секретарь резидента герцога Мантуанского и поздравил их с приездом.
— Это еще что за птица? — с явным пренебрежением заметил Алексей Прохорович, величественно сидя перед мантуанцем и слушая его любезные фразы, переводимые Александром. — Не слыхать что-то про такого!.. Велика ли честь в его почтении — неведомо. Скажи: спасибо, мол!.. Да не толкуй ты с ним много — не стоит…
Посетил «московитов» также и французский резидент, посетил самолично. Ему было любопытно взглянуть поближе на северных варваров. Любопытство свое он удовлетворил; возвратясь, послал в Париж сообщение о «московитах», в котором правды было много — целая десятая часть, но ответного визита послов не удостоился.
Пождал француз день, другой, третий и кинулся к Вимине. Так, мол, и так: «московиты» чинят французской нации крайнюю обиду, визита не возвращают. Вимина объяснил это Александру и просил убедить послов в невежливости их поведения относительно французского резидента. Но послы и слышать ничего не хотели: «Дука еще не видали, а к какому-то вертопраху ездить будем!»