Царствие благодати
Шрифт:
Мессер пришел в ярость. Не раз эти маленькие наглецы давали стрекоча, прихватив его кошелек. Но здесь, в Венеции, он никогда не клал в кошелек больше того, о чем не стал бы сожалеть. Теперь же речь шла о книге, а это совсем другое дело. Даже самая маленькая и легонькая, с бархатным корешком, книжка Мануциуса была не просто незаменима — неприкосновенна. Он никому не позволит воровать книги.
К бегу мессер Алессандро был непривычен, но теперь бежал. В нем как будто проснулся дикий зверь, преследующий добычу. Он кричал во весь голос:
— Держи вора!
Его услышали мужчины, рыбачившие в канале, но слишком поздно. Пока они соображали, что к чему, воришка
А по другой стороне канала шли двое: рослый чернобородый мужчина в дорогом, но поношенном плаще и мальчик одиннадцати-двенадцати зим от роду. Увидев бегущего оборванца и услышав дикий рев мессера Алессандро, мужчина метнулся вперед и схватил вора за руку. Он вырвал книгу из рук парнишки. Бесенок извернулся и, очутившись на свободе, удрал. А мужчина так и остался стоять с книгой в руках. Мессеру Алессандро, конечно, показалось, что прохвост подозрительно легко освободился от хватки человека, спасшего его книгу, но, подходя с изъявлениями благодарности, он и думать забыл об этой странности. Книга в надежных руках, и это главное.
— Полагаю, это принадлежит вам? — спросил чернобородый, увидев его на мосту. — Позвольте представиться. Я Олаф-цирюльник. Родом из далекой северной страны, умею обращаться с ножами. А мальчика зовут Йоханнес. Он мой спутник. А кому имею честь пожать руку этим погожим и ясным утром?
— Алессандро, — с любопытством ответил медик. — А скажи мне, брадобрей — раз твоя борода налицо, как в поговорке, значит, ты не только бороды режешь?
— Много что могут мои ножи, — заметил цирюльник.
Часть II
Палимпсест
Центр Вселенной везде, а предела — нет.
Глава тринадцатая
Тронхейм, сентябрь 2010 года
Каждое утро, просыпаясь, он будто снова приходил в себя после операции. Сначала все окутывал туман. Или, может быть, вязкое море белизны и тишины. Безжизненный ландшафт. Затем проступали очертания. Свисающая с потолка лампа с абажуром в цветочек, ночной столик, на нем — стопка выпусков газеты «В розыске» и профессиональная литература: книга одного шведа-полицейского. На ней — мобильник. Ненавистный, как и все, от чего зависел Одд Синсакер. Но сейчас, когда устройство лежало совсем тихо и неподвижно, его присутствие еще можно было как-то переносить.
До опухоли мозга он имел обыкновение начинать день с маленького стаканчика «Красного Ольборга». Чтобы пряный вкус аквавита раскрылся полностью, его следует сначала нагреть до комнатной температуры. Пока шел период восстановления после операции, Синсакер увеличил утреннюю дозу до двух стаканов. Но смаковал он свою живую воду по-прежнему на датский манер: с селедочкой и ржаным черным хлебом. По его мнению, это самое правильное начало дня. Вода жизни и серебро океана. Целительный эффект такого завтрака основывался на том, что после него у Синсакера не оставалось выбора — приходилось идти на работу.
Утром того дня, когда ему предстояло выйти на работу и снова занять должность старшего следователя полицейского отделения Тронхейма, Синсакер вдруг обнаружил бутылку из-под аквавита пустой, последние кусочки селедки, плавающие на дне тарелки, потускневшими, а черный хлеб — зачерствевшим. Если бы он все еще был на больничном, то мог бы сходить в магазин за
Выходя за порог, он заметил соседа, живущего напротив, на другой стороне улицы. Тот, несколько помятый, выезжал на улицу на очень дорогом, но требующем основательного ремонта гоночном велосипеде марки «Сервело». «Ну как можно доводить дорогущий велосипед до такого плачевного состояния?» — подумал про себя Синсакер. И ему тут же пришло в голову, что у соседа наверняка случилась какая-то глубокая личная драма, может быть, жизненный перелом, — одним словом, нечто сделавшее его безразличным к вещам, о которых он когда-то заботился.
Одд Синсакер не водил с ним знакомства, хотя они раньше сталкивались. Это было задолго до опухоли мозга и ухудшения памяти. В его сторону сосед даже не посмотрел — просто поехал своей дорогой в сторону Асюльбаккен.
Срезая дорогу от дома к Баккегата, Синсакер поравнялся с другим своим соседом, который как раз мыл машину, пользуясь осенним солнышком, — с Йенсом Далом. Пожалуй, в этом районе Дал был его единственным приятелем. Разумеется, они никогда не откровенничали друг с другом. Ничего личного, только разговоры о погоде. Синсакер не рассказывал ему ни о том, что недавно развелся и жена, которую он всю жизнь ставил выше себя, за две недели до операции по удалению рака сообщила ему о другом мужчине в ее жизни, ни о том, что во время операции хирурги с равной степенью вероятности могли избавить его от опухоли или, избавляя от опухоли, отправить на тот свет.
Не желая иметь от него секретов, Аниккен поведала ему, что уже давно состоит в связи со строителем из Клэбю. Ему не оставалось ничего другого, как с пониманием отнестись к этому. По всей видимости, опухоль мозга на протяжении двух лет незаметно влияла на его личность. Он превратился в брюзгу, с которым почти невозможно жить, и в этом отчасти — если не целиком и полностью — была виновата опухоль. Если вспомнить, как он временами обращался со своей женой, то просто удивительно, что она не бросила его раньше. Вместо этого она завела себе любовника, строителя, и Одд Синсакер первым должен был признать: она полностью заслуживает всех бетонно-холодных знаков внимания, которые он ей оказывал.
Аниккен не собиралась от него уходить. Наоборот, она порвала со строителем, пытаясь спасти брак, как она сказала. По ее мнению, честность могла обнаружить и удалить семейную опухоль — логика, правда, тут немного хромает. И таким образом, они вдвоем должны были побороть опухоль настоящую — ту, что выросла в его мозгу. После этого, рано или поздно, если только не слишком поздно, они снова стали бы счастливы вместе. Он не верил в такой сценарий. Не верил, будто Аниккен может его спасти. Как и в то, что на ней лежит вина за все произошедшее. Он никогда не считал, что опухоль у него в голове может быть симптомом чего-то другого помимо расшалившихся клеток. Ложь и разваливающийся брак не приводят к образованию опухолей, соответственно, брак крепкий не может их вылечить. Он понимал, почему Аниккен ему изменила, и, может быть, даже наполовину ее простил, но оставаться в таком положении не смог. Эта история позволила ему ясно сформулировать то, что уже несколько месяцев смутно ворочалось в его сознании — с тех пор, как ему поставили диагноз. С этой головной болью он должен справиться сам. Проще говоря, надо экономить силы, чтобы справиться с главной проблемой. Поэтому он съехал от жены.