Царство человека
Шрифт:
– Я чего, собственно, пришёл… Матушку-то вашу поздравить хотел.
– Увы, Пётр Петрович, у старых людей ещё сон на дворе.
– Это хорошо, пусть спит. Сон есть лучшее лекарство как для тела, так и для разума. Её любимые, – он опустил взгляд на цветы, – требуют воды, Аркадий Павлович.
Я взял цветы и зашёл в дом. В зале над софой на полке стояли круглые белые вазы. Я взял одну из них и набрал воды. Окинув комнату матери быстрым взглядом, я решил поставить вазу с цветами на подоконник.
Прошёлся по комнате. Сел на кровать. Посмотрел на её лицо.
Когда я видел
Вышел из дома.
Пётр Петрович сидел с кошкой на руках. У меня не было кошек. Наверное, уличная или соседская.
Диалог с Петровичем будет весьма необычным. Как вообще и всегда. Он был для меня своего рода отцом. Я не мог сказать ему просто Пётр. Нет. Только Пётр Петрович – из уважения к его возрасту и религии. Таких людей уже мало оставалось на земле, а время летит.
Сев напротив него, я опустил голову и посмотрел на землю.
– Ну что, рассказывайте, как ваше здоровье, как дела идут, – он одарил меня улыбкой. Яркое солнце сделало его лицо молодым. Я заметил, что железных зубов у него уже на порядок больше. Старость не радость.
– Признаться, не очень.
– Что так?
– Ну…
Кошка прыгнула на траву и пошла в сторону калитки.
Я немного зашёл в тупик и не мог ответить. Пётр Петрович имел весьма интересную манеру. Каждую неделю он делал обход и посещал то соседей, то незнакомцев, справляясь об их благополучии. Я не мог сказать ему вот так, сидя здесь, о смерти своей матери. Это была не та обстановка, да я и не хотел ворошить муравейник, который сиживал у меня в голове. Немного помолчав, я ответил:
– Скажем, что проблемы скорее душевного характера, нежели физического.
– Ах вот как! Ну, а поделиться-то не хотите?
– Нет, что вы, Пётр Петрович. Я как-нибудь сам разберусь.
– Ну а матушка-то ваша как, Аркадий Павлович? Не хворает?
Я опустил голову и посмотрел на траву.
– Да нет… мне порой кажется, что она и нас с вами переживёт.
Он засмеялся.
– Это хорошо, хорошо. Но всё же старикам трудно спать. Ибо за их плечами огромное прошлое. Им трудно заснуть, и в то же время они рано просыпаются.
– Знаю, знаю, Пётр Петрович. Но мама мне в этом не признаётся. Поэтому мне и приходится порой растворять таблетки со снотворным на ночь глядя в кружке с чаем или водой, чтобы она заснула.
– Сей обман не грешен, Аркадий Павлович. Но вот что обидно… душа к старости становится сильнее тела. И только, увы, только тогда! Заметьте… только тогда, когда человек узрел… к нему тут же приходит смерть.
– И к этому мы все только и приходим.
– На что есть воля Божья. Но хвала ему в царстве его Божьем. Душа-то не умирает. Она лишь совершает переход после смерти тела в мир иной.
– Что будет, то будет.
– Будет, будет. Смерть-то – она уже не за горами, Аркадий Павлович.
– Ну а ваши-то как дела?
– Не жалуюсь, – он посмотрел на небо, – ну… разве что только Богу. Но и во всём хорошем есть и свой дьявол. Да вот вчера, к примеру, в церковь один
Встав со стула, он придвинулся ко мне вплотную. Махнул мне рукой – я понял намёк и наклонился поближе. Продолжая свой рассказ, он тут же перешёл на шёпот:
– В убийстве он признался мне. Мужчина, на вид лет, так скажем, за сорок. Невысокий. Брюнет. Имя своё не говорил. На исповеди не плакал. Я знаю таких. Им главное – выговориться и уйти. Одеждой походил на человека из среднего класса.
– А убил-то кого?
– Ребёнка своего утопил.
– Что?!
– Да-да. Сказал, что он его бесил. Жена умерла при родах шесть лет назад. Смерть жены сделала тем самым из ребёнка мученика, а отца впоследствии убийцей. Такое тоже бывает.
– Но ведь отец повинен.
– Ху! Куда там. Ясное дело, что он повинен. Ну, я-то не собираюсь идти в полицию. Зачем, скажите на милость? Слухи полонят мир, а наша станица и так небольшая. Ну а после кто ко мне придёт? «Священник Пётр Петрович поведал полиции об одном исповедовавшемся грешнике». Священник языкастым не бывает. Он должен следовать молчанию.
– Пётр Петрович…
– Можете меня распять, но я следую своему слову и не собираюсь идти в полицию, чего, как я думаю, и хочет от меня убийца.
– Убили ребёнка, Пётр Петрович… тут, я считаю, вам пора позабыть о вашем молчании.
– И что дальше, Аркадий Павлович?
– На вашей совести всё это. Нет, я не обвиняю вас. Я надеюсь, что вы избрали для себя более правильный путь.
– И он тяжкий. Очень много труда в этом долгом пути. Вы меня не поймёте. Вы не верите в Бога. И к вам никто не ходит исповедоваться. Вы совершенно не знаете, что такое отпустить все грехи человека и дать ему второй шанс.
– Не знаю, не знаю…
– У каждого в жизни свой путь. И тут мы с вами расходимся.
– Наверное, так, Пётр Петрович. Давайте-ка лучше помолчим, нашим мыслям следует собраться.
Он пересел на своё место, и мы оба задумались.
Отпустить убийцу ребёнка и дать ему второй шанс? Неужели в нашем мире это ещё возможно? Ну а зачем было зачинать? В прошлом отец любил его ещё в утробе, в настоящем, после смерти жены, возненавидел и стал убийцей. В двух разных временных путях живут два абсолютно разных человека. И вот вам становление убийцы. А ведь что-то похожее творится во всём мире. Из двух временных путей в каком-то обязательно что-то да произойдёт. А самое интересное, что никакой временной путь просто невозможно исправить.
– Ещё хочу поделиться с вами, Аркадий Павлович, весьма необычным событием. Ко мне на исповедь пришёл человек. Мужчина. На вид лет тридцать – тридцать пять. Свою речь он начал с книги. А именно с такого произведения Достоевского, как «Бесы». Он прочёл всю книгу, и, по его словам, на него произвела очень сильное впечатление одна глава. Эту главу вырезал из произведения Катков, отказавшийся при жизни Достоевского вносить её в книгу. Впоследствии эту часть внесли в «Приложение» и пронумеровали как девятую главу под названием «У Тихона». Человек говорил, будто не понял одного спорного места в этой главе, а именно что сделал Ставрогин, это герой книги…