Царство черной обезьяны
Шрифт:
И теперь применил в деле. Как ни странно, получилось. Только дико болела кожа головы, пока громила, свирепея все больше, пытался сдвинуть с места неподъемный студень.
– Ну, в чем дело? – заверещал крысяк. – Что ты его дергаешь, скальп снять хочешь? Господин четко приказал – не уродовать! Парня еще отцу предстоит показать, и вряд ли Пьер согласится сотрудничать, увидев обезображенного сына.
– Ничего не понимаю, – пропыхтел Абель, – этот мозгляк весит, кажется, целую тонну.
– Хорошо, Франсуа, ты добился своего,
Франсуа, мысленно улыбнувшись, поднялся с пола и молча направился вслед за злобно сопевшим громилой. Просто Жак шел последним, демонстративно держа на виду невесть откуда взявшийся пистолет.
Коридор, лестница, снова коридор. Франсуа даже не пытался запомнить маршрут, сосредоточившись на одной мысли: кто этот таинственный господин и чего он хочет от отца?
Глава 20
Франсуа так и не понял, на какой этаж они поднялись – на второй или на третий, потому что для этого надо было определиться с местоположением его камеры: подвал или цокольный этаж? Но в любом случае внизу, где-то на уровне плинтуса либо под ним.
Абель остановился у высокой двустворчатой двери, надменно сверкавшей золотой инкрустацией, и нерешительно оглянулся.
– Ну, чего встал? – Старикашка, увлекшись игрой «Ткни впереди идущего дулом пистолета в спину», врезался в сопящий гранитный монумент.
– Так пришли уже.
– Стучи.
– Лучше вы. – Это было даже забавно: гора, ведущая себя как мышь.
Абель съежился, втянул голову в плечи и жалобно проныл:
– Я же никогда к хозяину сам не обращался, только приказы его исполнял. А вдруг он разозлится? Ведь он вас за парнем посылал, вы и стучите.
– Ладно, – проворчал просто Жак, подходя к двери. – Присмотри пока за этим типом.
Он кашлянул и поднял руку, собираясь постучаться, но в этот момент из-за двери раздался голос:
– Да входите уже, сколько можно там топтаться?
Хриплый, надтреснутый, вроде незнакомый голос. Но почему тогда сердце Франсуа, икнув, забилось в угол грудной клетки, а мысли устроили экстренную эвакуацию, покидая голову, словно крысы – тонущий корабль. Франсуа успел заметить только надпись на майке последней убегающей мысли: «Этого не может быть!»
А потом в голове установилась вибрирующая, словно перетянутая струна, тишина.
Абель торопливо распахнул дверь и спрятался за ее створкой, затем последовал неожиданно сильный для такого трухлявого гриба тычок в спину, и Франсуа буквально влетел в большую, богато обставленную комнату.
Вот только богатство это не было аристократическим, оно не было даже европейским. Убранство комнаты поражало варварской, страшноватой красотой. Красотой на грани уродства.
Причем Франсуа не мог определить, чего было больше – красоты или уродства.
Дубовый паркет был почти
Но больше всего золота украшало здоровенный трон, стоявший спинкой к двери. Именно трон, не кресло: монументальный и вычурно-роскошный.
На троне, скрытый высокой спинкой, кто-то сидел. Видны были только кисти рук, лежавшие на подлокотниках. На безымянном пальце правой руки огромным пауком сидел черный перстень.
Франсуа уже видел когда-то этот перстень, выточенный гвинейским мастером в единственном экземпляре. Так, во всяком случае, утверждал владелец этого перстня. И Франсуа сейчас больше всего хотел, чтобы тот ошибался. Ну пожалуйста, мастер из Гвинеи, что тебе стоило выточить два перстня!
– Узнал, гаденыш? – прошелестело со стороны камина. – Узнал, чувствую. Ну, здравствуй, Франсуа Дювалье.
Человек медленно, тяжело опираясь на подлокотники, поднялся во весь свой внушительный рост и повернулся к заледеневшему от невероятности происходящего парнишке.
Кровь трусливо отлила от лица, устремившись к пяткам. Сердце продолжало судорожно икать, зажмурившись и прикрыв голову ладошками. Франсуа захотелось снова стать маленьким мальчиком, которому не стыдно рыдать от ужаса и прятаться под стол.
Потому что перед ним стоял призрак. Вернее, зомби – живой мертвец. Похороненный несколько месяцев назад Паскаль Дюбуа собственной гнусной персоной.
Вот только глаза Дюбуа резко отличались от рыбьих, пустых глаз зомби. Они, глаза, были живыми, и в них по-прежнему клубился мрак. А еще у зомби нет чувств, нет эмоций. Чего нельзя было сказать о месье Дюбуа. Холодная улыбка, выползшая из змеиного гнезда, истекала ядовитым злорадством.
– Жак, проверь, не обгадился ли мальчишка.
– Вроде сухо, господин, – угодливо подхихикнул старикашка.
– Тогда усади его вон в то кресло, а то наша принцесса сейчас в обморок хлопнется.
– Иди, принцесса. – Хихиканье превратилось в мерзкий смешок. – Вон косичек сколько, а бантики твои где?
– Не пытайся острить, старая кочерыжка. – Голосовые связки, наконец, очнулись, и Франсуа смог говорить. Правда, звук получался пока сипловатым, но хотя бы не дрожал. – Все равно не получается, а вот язык портишь. Как же потом задницу хозяину лизать, вдруг травмируешь нежную кожицу?
– Ах ты тварь! – Крысяк собрался врезать наглецу рукояткой пистолета, но был остановлен повелительным окликом бокора.