Casual
Шрифт:
Я замерла.
На экране крупным планом — фотография Фетишиста. Мертвого.
Неужели это происходит на самом деле?
Как будто не я сидела на этом диване, и не мне голос из телевизора отрывисто рассказывал про очередное зверское убийство.
«Разборки между своими» — так ведущий назвал этот сюжет. Потерпевший такой-то, 32 года, холост, находился в федеральном розыске по статье такой-то за умышленное убийство, а также ранее по статьям таким-то за вооруженный разбой, мошенничество и финансовые аферы. Был убит с особой изощренностью.
Тошнота подкатила к горлу,
Меня вырвало в собственные руки, и я вытерла их об плед.
Я стояла под горячим душем. Слезы смешивались с водой, становясь менее солеными. Что-то кричало в моих ушах, билось в моей груди и рвалось наружу. Но я не выпускала. Потому что знала: выпустишь — и все. Жить дальше не сможешь. Не сможешь играть с дочерью, пить «махито», гонять на машине и загорать на солнышке, потому что сознание того, что ты — убийца, лишает счастья. И поэтому я буду держать его внутри, глубоко-глубоко, и жить дальше. Долго и счастливо.
Раздался телефонный звонок. Высветился номер Олежека. Я взяла трубку, не произнося ни слова.
— Значит, видела? — весело спросил Олежек.
— Да, — глухо ответила я. Мне казалось, что я только что научилась говорить и это мое первое слово.
— Вот так. Тонко и звонко. И, как договорились, ему сказали.
Я повесила трубку. Перезвонила ему опять.
— Спасибо, — сказала я.
— Ну ты даешь! — удивился Олег.
Долго и счастливо. Тонко и звонко.
В ту ночь я заснуть не смогла.
Утром купила себе снотворное.
11
Я позвонила Светлане.
— Как дела?
— Спасибо. Токсикоз кончился. Но врачи ставят угрозу преждевременных родов.
Я хотела задать ей всего один вопрос. Но не решалась. Она, казалось, была рада моему звонку и говорила без остановки.
— Сейчас двадцать восьмая неделя. У ребенка закладываются органы обоняния. Я стараюсь не бывать нигде, где плохо пахнет. Глупо, да?
— Глупо, — согласилась я.
— Знаешь, его рост уже около шестнадцати сантиметров. На ультразвуке мне сделали его портрет. Вылитый Сережа. Извини… может, тебе неприятно.
— Мне приятно.
Я задала свой главный вопрос:
— Так это мальчик?
— Да. Уже точно. На картинке очень хорошо все видно.
— Как ты хочешь его назвать?
Я хотела бросить трубку, послать все к черту, но не могла. Я говорила с ней и ненавидела себя за это.
— Сережа. В честь отца. Ой, он толкнул меня ножкой. Он всегда отзывается на свое имя.
— У тебя есть деньги?
— Я получаю зарплату. Не хватает, конечно.
— Я привезу тебе денег. Говори адрес.
Она жила на Бабушкинской. Название улицы мне ни о чем не говорило. Я записала адрес и повесила трубку.
У меня был запланирован еще один звонок. За мной был должок.
Я набрала телефон Олега. После той передачи по телевизору прошла неделя.
— Я не смогу с тобой встретиться сегодня, — сказал он очень манерно, — и завтра тоже. Может, в конце недели… — У меня было такое ощущение, что он сверяется со своим расписанием в ноутбуке. — Да, давай в следующий понедельник,
Я была озадачена. Где он этого нахватался? Наверное, положил в карман мои двадцать пять тысяч и почувствовал себя очень важным. А теперь играет в олигарха. В понедельник еще секретарша какая-нибудь у него обнаружится. Смешно.
Найти дом Светланы было непросто. Хамовники показались мне просто Манхэттеном по сравнению с Бабушкинской. Какая-то сумасшедшая старушка на переходе ткнула мне в фару деревянной клюкой. И, обернувшись, погрозила кулаком. Я не была уверена, что фара уцелела, но выйти проверить не рискнула. И потом, что я могла сделать с этой старухой? Разве что дать ей денег. Однажды я купила у бабушки, стоявшей рядом с супермаркетом, три высохшие связки каких-то трав. Бабушка была такая трогательная; она перевязала букетики ленточкой и утверждала, что это специальный набор для засола огурцов. Я представила себе, как она собирала их где-то здесь, во дворе своего дома, честно придумывая, что бы еще добавить, — нюхала веточки деревьев и прикидывала, сколько денег она сможет выручить. Я никогда не солила огурцы и не собиралась. Я купила все три связки, по десять рублей штука, не торгуясь. Положила их на заднее сиденье, чтобы не бросать в урну на ее глазах. Отъехала метров на двести, и мне отчаянно захотелось заплакать. Я развернулась и поехала искать старушку, высматривая ее на улице. Она шла, довольная собой и своей выдумкой. Я подбежала к ней: «Возьмите, пожалуйста», — вложила ей в руки деньги. Она благодарила, а потом долго смотрела мне вслед, удивленно и беспомощно.
Светлана жила на пятом этаже без лифта. Мне показалось, что, кроме нее, в этом полуразрушенном доме никто не жил.
— Что ты, — сказала она, — это еще отличный дом, вот посмотри: вода есть.
И она продемонстрировала мне наличие воды в кране. Мы сидели на кухне, причем сидела я одна, на правах гостя, потому что второй табуретки не было. Стол был. Но при других обстоятельствах я бы не смогла назвать это столом.
Слева от входной двери располагалась комната, но ее дверь была закрыта, и я очень надеялась, что заходить туда мне не придется.
Светлана разлила чай и насыпала в белую, без декоративных излишеств тарелку пряники. На ней был джинсовый комбинезон и ярко-оранжевая майка. Забранные в длинный белый хвост волосы делали ее похожей на беременную кенгуру.
— Хочешь потрогать? — предложила она, поднося мою руку к своему животу.
— Нет. — Я вежливо улыбнулась, чтобы не показаться грубой.
Я была уверена, что Серж здесь никогда не был.
— Где ты познакомилась с моим мужем? — холодно спросила я.
Светлана помолчала, потом упрямо закачала головой.
— Извини, — сказала она с большим достоинством, — я не буду говорить на эту тему, я думаю, Сережа этого не хотел бы. И я не уверена, что ты станешь думать о нем лучше. Со своей колокольни, ты можешь начать думать про него плохо. Я не могу. Я ведь люблю его. — Она замолчала, сложив руки на животе характерным жестом всех беременных.
«Вот мерзавка», — наверняка было написано на моем лице, потому что она отвела взгляд.
Я была в бешенстве. Что она себе позволяла, эта девка, дешевка, дура?