Цеховик. Книга 1. Отрицание

Ромов Дмитрий

Вообще-то удар получается совсем не сокрушительным. Слабый удар. Все мои удары слабые. Не пойму, что за хня. Похоже, чем-то меня всё-таки накачали. Реакция вроде бы острая, я всё контролирую, даже быстрее, чем обычно, а вот тело будто чужое, отвечает очень плохо. И больно вообще-то. Хрень какая-то…

Нужно потренироваться. Давай, иди сюда, малыш. Третий хулиган (смешное слово, да?) с криком бросается на меня, как бык на красную тряпку. Вот дебил. Я спокойно делаю шаг в сторону и направляю его прямо в железную дверь гаража.

Вечерний звон! Бом! А Каха-то

уже на ногах. Он слегка пошатывается и трясёт головой. Шапка валяется в снегу, а из носа тянутся две тонкие струйки. Да ладно, чего ты изображаешь убитого бойца? Я же кое-как тебе врезал. Поднимается и щербатый, сплёвывая в снег густую красную жижу. Из его носа тоже текут два тёмных ручейка. Ну извини, старик, ты сам виноват.

В руке его блестит длинная финка. Ого, ставки повышаются. Он делает выпад, я выгибаюсь, отшатываюсь и лечу прямёхонько под удар Кахи. Он пытается догнать меня левой, но я умудряюсь согнуться, и его кулак проносится надо мной, зато я бью его под дых, вкладывая всю свою ярость.

С учётом моего нынешнего состояния получается несмертельно. Впрочем, дублёнка расстёгнута, так что в принципе нормально получается. Каха складывается пополам и как рыба хватает ртом воздух, а его подручный, тем временем, снова пытается дотянуться до меня своим жалом.

Ну, уж это вряд ли. Не с тем ты связался, засранец. Я ставлю элементарный блок, делаю шаг навстречу и захватываю его руку, дёргая на себя. Получается криво, но, всё равно, он теряет равновесие и летит в мои дружеские объятия. Я резко разворачиваю его, крутанув за голову, подсекаю и выламываю руку, с удовлетворением слыша хруст и дикий вопль.

А не надо с острыми предметами играть, небезопасно это. Каха налитыми кровью глазами осматривает поле боя. Он ещё не начал дышать нормально и всё ещё крючится от боли. Неженка. Ну что, вопрос исчерпан или ещё есть, что обсудить? Смотри, какой упёртый. Ещё что ли желаешь?

Он широко размахивается, желая вложить в удар всю свою силушку, но я не собираюсь дожидаться результата и бью снизу в подбородок. Ххек. Коротко и ясно. Клацают зубы и Каха красиво падает назад, впечатываясь затылком в ледяную корку, а я вою от боли. Руке, по ходу, трындец.

В этот момент надо мной мелькает тень. Это ещё что?! Я резко оборачиваюсь и замечаю Трыню, стоящего на крыше гаража и посылающего мне в голову кирпич. Прежде чем отключиться я успеваю подставить руку, защищая голову...

Или не успеваю…

Следующее, что я вижу – это белизна, белая ровная поверхность. Потолок, догадываюсь я… Во рту сухо и горько. Голова раскалывается. Вот же сучонок… Кирпичом! Ну, попадёшься ты мне, Трыня…

Так, похоже, всё произошедшее мне не привиделось. И ясно, что это никакая не игра. А что тогда? Какого хрена здесь происходит?

Дотрагиваюсь до лба рукой. Бинт. Ну да, понятно… На локтевом сгибе, с внутренней стороны что-то мешает, колет. Капельница. Медленно поворачиваю голову. Больно, но не смертельно, терпеть можно. Стена, покрашенная бежевой масляной краской. Сельская что ли больница?

Лежу

какое-то время глядя в стену, а потом потихонечку поворачиваю голову в другую сторону и вижу мужика в трусах и майке, сидящего на кровати в полутора метрах от меня. Он смотрит в упор, перехватывая мой взгляд.

– Жив, курилка? – спрашивает он хриплым скрипучим голосом. – Очухался?

Я не спешу отвечать, внимательно его рассматривая. Сухой, жилистый, лет сорока, с суровым лицом и синими от татуировок плечами. На груди тоже имеются, звёзды что ли? Не понятно пока… Рука загипсована и висит на перевязи.

– Вроде того, – пытаюсь сказать я, едва ворочая языком.

– Ну-ну, – хмыкает он. – Мамаша твоя больно убивалась.

– Это вряд ли, – мычу я.

Водички бы, хоть глоточек… Я откидываю одеяло, с большим трудом приподнимаюсь и медленно сажусь на кровати, спуская ноги. Ядрён батон. Сотряс по ходу. Мужик прям мысли читает. Встаёт, подходит к тумбочке и наливает в гранёный стакан воды из графина.

Фактурка киношная, совок, как он есть. И что об этом всём думать-то? Я жадно пью. Спасибо, добрый человек. Отдаю стакан и слегка киваю. Это я зря. В голову будто гвоздь раскалённый вгоняют.

– Что, болит? – хрипит он, как киношный мафиози.

– Есть маленько, – отвечаю я уже более членораздельно, а сам не могу отвести взгляд от своих коленей.

Какого хрена?! Ничего не закончилось, не вернулось на место, не нормализовалось. Это не мои ноги, вообще не мои! Тощие, голые, как у мальчишки… или даже девчонки. У меня крыша съехала, видать, капитально. Шиза в натуре.

– А мамка-то твоя хорошая, все глаза выплакала над тобой, пока ты тут в грёзах пребывал. Точно тебе говорю.

– Умерла она, – машинально отвечаю я, – давно уже…

Мужик только крякает.

– Где туалет, дядя? – спрашиваю я, поднимая глаза.

– Так вон утку тебе принесли. Ссы здесь типа.

– Не, в туалет пойду.

– Смотри-ка, герой. Жопа с дырой. В тебя ж вон трубку воткнули. С капельницей попрёшься?

Я протягиваю руку к тумбочке и беру моточек бинта, лежащий на металлическом поддончике, отматываю, отрываю кусок, сворачивая тампон и, выдернув толстую иглу, прилепленную пластырем, с силой его прижимаю и сгибаю руку в локте. Блин, больно…

– А ты прям Джеймс Бонд. Слыхал про такого?

Я не отвечаю и медленно встаю, держась за железную спинку кровати. Голова немного кружится. Ничего, не смертельно. Не впервой… Делаю пару шагов. Норм, идти можно, не упаду.

– Где? – снова спрашиваю я.

– Из палаты налево и до конца по коридору. Недалеко тут. Ты это, халат вон накинь.

Я беру наброшенный на спинку кровати застиранный байковый халат блёкло-коричневого цвета и накидываю на плечи. Идти действительно недалеко. В коридоре оказывается пусто, если не считать больного в таком же халате в противоположном конце. Я медленно бреду вдоль стены, покрашенной масляной краской. Пахнет больницей и хлоркой. Это уже из туалета. Хоть бы было зеркало, иначе и идти не стоило.