Цеховик. Книга 1. Отрицание
Шрифт:
– Любовь Петровна, всё, разгрузили. Вот накладные!
Она кладёт на стол бумаги.
– Чё, выносить в зал?
– Да, – кивает Гусынина. – Егор, помоги Зине тележку подвезти.
Я помогаю. Толкаю тележку с колбасой. Народ встречает моё появление сдержанным гомоном. Начинается торговля.
Когда я возвращаюсь в кабинет Гусыниной, там уже оказывается Игорёша. Я здороваюсь, но он не отвечает, лишь хмуро глядит на меня и садится на старый деревянный стул. Несколько минут все молчат. И только когда в кабинет заходит грузный человек в дублёнке и ондатровой шапке,
– Ефим Прохорович, вот и вы. Здравствуйте.
Ефим Прохорович бросает на меня подозрительный взгляд сквозь стёкла массивных очков и говорит:
– Здравствуйте, товарищи.
Я в тот же миг встаю и выхожу. Делаю знак Лиде. Она оставляет прилавок и торопливо заходит в служебное помещение. Забежав в кабинет бухгалтера, она снимает телефонную трубку и набирает номер.
– Это продавец, – говорит она. – Все на месте.
Повесив трубку, она выходит в коридор, а я подхожу к кабинету Гусыниной. Успеваю заметить, как дверь в торговый зал перекрывают два крепких молодчика в штатском. Быстро. Очень быстро. Молодцы. А ещё через минуту со стороны служебного входа в магазин врываются несколько вооружённых людей. Они перекрывают все входы и выходы.
Сразу после них появляется начальник Лиды, тот, которого я видел позавчера у неё во дворе. Дождавшись его появления, она буквально врывается в кабинет Гусыниной. В этот момент она похожа на фурию, на голодного упыря, вырвавшегося на охоту.
Я тоже вхожу в кабинет и вижу онемевших тётю Любу, Игорёшу и Ефима Прохоровича.
– Здравствуйте! – громко говорит Лидкин босс. – Майор Баранов, ОБХСС. Пожалуйста, предъявите документы, удостоверяющие личность и подготовьте для проверки накладные на колбасные изделия, чеки и все наличные денежные средства. Иващук, начинайте.
Иващук козыряет, подходит к столу Гусыниной и начинает его обыскивать. Скоро к нему присоединяется ещё несколько человек и за пару минут весь кабинет оказывается перевёрнутым вверх дном.
Лида выходит из кабинета и я вижу в открытую дверь, как она мечется по коридору.
– Что это значит?! – гневно восклицает Ефим Прохорович. – Я требую немедленного объяснения. По какому праву? Что вы себе позволяете?! Это безосновательно! Произвол!
– Да никакого произвола, бумаги у нас в порядке, – равнодушно отвечает майор. – Производятся оперативные действия. Всю необходимую информацию вам доведут. А вы пока закройте рты и подумайте, как будете выбираться из этого дерьма.
– Что?! – негодует Ефим. – Вам это так с рук не сойдёт! Это самоуправство!
– Да что ж вы за люди такие недоверчивые. Привыкли, что кругом ложь и обман. Никому не верите. Иващук, покажи ему постановление.
Из зала приводят мужчину и женщину средних лет. Понятые. Они молча стоят в сторонке и пугливо наблюдают за происходящим. Всех присутствующих, включая меня обыскивают. Из пухлого портфеля Ефима Прохоровича высыпают всё на нержавеющий стол у стены. Тот самый, на котором стояли новогодние подарочные свёртки.
Проходит около получаса, Майор выходит в коридор и я вижу как он о чём-то переговаривается с Лидой и другими сотрудниками. Люди
Сейчас они снимут все остатки, всё сравнят и увидят разницу. Если она есть, конечно. Проходит ещё минут пятнадцать. Майор Баранов кричит и раздаёт недовольные приказы. Он наклоняется над Лидой и тихо говорит ей что-то. Остальные вытягиваются по стойке смирно.
Лида поджимает губы и влетает в кабинет. На ней всё ещё надеты крахмальный чепец и белый халат. Она останавливается, отыскивая меня взглядом.
Я подхожу к директорскому столу и нажимаю на клавишу радиоприёмника. Комната тут же заполняется звуками невозможного, ангельского голоса Анны Герман:
«Покроется небо пылинками звёзд
И выгнутся ветви упруго.
Тебя я услышу за тысячи вёрст.
Мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга»…
Лида бросается ко мне, как панночка из «Вия». Лицо её искажается гневом и злобой. Глаза мечут молнии, а капризно сложенные губы напоминают губы на отрубленной голове Медузы Горгоны с античной скульптуры.
Внутри неё всё клокочет, что-то злое и необузданное раздирает её на части. Она готова впиться мне в горло, готова рвать мою плоть зубами и когтями.
– Где?! – шипит она, чудовищным усилием воли не позволяя себе перейти на крик. – Где накладные и деньги?!
– Что? – переспрашиваю я, как бы не понимая.
– Где деньги? – орёт она, не в силах больше сдерживаться, и у меня возникает такое чувство, что от этого крика сейчас взорвутся все лампочки и разлетятся стёкла в окнах, как в каком-нибудь фильме ужасов. – Где деньги и накладные?
– Накладные на столе, – спокойно и немного обиженно замечает Гусынина, – а деньги в кассах. Мы сегодня кассы ещё не снимали.
– Ты! – задыхаясь, Лида хватает меня за ворот. – Будешь у меня пыль глотать! Шутки тебе? Думаешь это всё шутки?!
– Я думаю… – спокойно, без тени усмешки, говорю я и смотрю ей прямо в глаза. – Я думаю, что вы себе чего-то навыдумывали, товарищ лейтенант. Ещё я думаю, вы ищите махинации, там где их нет, и где люди самоотверженно работают от зари до зари. А ещё я думаю, что вы хотели, чтобы я оболгал честных тружеников ради ваших грязных целей. Так что, я могу предложить вам только это. И это, хочу подчеркнуть, не шутка. Вот вообще не шутка. Это прям очень и очень серьёзно.
Я достаю из кармана аудиокассету японской фирмы Maxell и протягиваю её Лиде. В комнате становится тихо, а из приёмника льётся грустный голос Льва Лещенко:
«Тебя я услышу за тысячи вёрст.
Мы нежность, мы нежность, мы вечная нежность друг друга…»
А потом Анна Герман подхватывает и они продолжают уже вместе:
«Мы нежность, мы нежность, мы вечная нежность друг друга…»
///////////////
Дорогие друзья! Сердечно благодарю вас за то, что прошли с героями до конца книги. Знаю, иногда вам было нелегко, хотелось убить Егора, а может и меня. Но он должен был пройти свой путь и принять важное решение.