Цеховик. Книга 2. Движение к цели

Ромов Дмитрий

— Неплохая попытка, — крякает Рыбкин. — Свататься что ли пришёл?

Вопрос, признаюсь, огорошивает и я даже теряюсь, несколько мгновений не представляя, что на это можно ответить.

— Так, молод же ещё… — наконец говорю я. — Нельзя свататься пока что.

— Жениться нельзя, а свататься можно. Надо ж понимать разницу. А то задурил девке голову, она только про тебя и говорит. Егор то, Егор это, а вот Егор не то, что ты.

Блин. Разговор принимает неожиданное направление. И, прямо скажем, нежелательное. Ну да ладно. Давайте всё-таки о деле.

— Нет, я не за этим.

— Смотри,

Егорка, — буравит он меня взглядом. — Если Наташку мою обидишь, я тебе все бубенцы поотрываю. Вот этими самыми руками. Понял?

Он показывает мне свои жилистые сильные руки.

— Да, дядя Гена. Понял.

— То-то. Ну, а чего хотел, если не жениться?

— Хочу вам аферу предложить. Вы можете побыть плохим ментом ради увеличения семейного бюджета?

— Не понял, — хмурится он. — Взятку что ли предлагаешь?

— Вообще, взятка — это когда мало. А когда много — это уже бизнес. А я, собственно, предлагаю разовую махинацию с целью незаконного обогащения.

Я достаю десять пятёрок и кладу перед ним. Он внимательно следит за моими манипуляциями, но к деньгам не притрагивается.

— Это не всё. Сколько бы лично вы отдали за то, чтобы замять дело об утере табельного оружия?

Он чуть приподнимает брови и, взяв кучку пятёрок, пересчитывает, вынимая каждую бумажку и долго разглядывая на просвет.

— Явно не столько. Нет, в смысле, я бы и копейки не дал, но взять за такой залёт… уж явно не полтинник.

Поговорив с Рыбкиным, я отправляюсь в школу. По пути из автомата звоню Большаку и делаю заявку на сапоги. Две пары тридцать седьмого и одну тридцать восьмого размера. Но на этом не останавливаюсь и размещаю ещё парочку заказов.

Перед началом второго урока захожу в школу. Куртку в раздевалке не оставляю, потому как совершенно ясно, что с ней случится, останься она хоть на пару минут без присмотра. «Смотреть надо за вещами, когда в комнату входишь». Поднимаюсь на третий этаж и иду по запруженному коридору. Стоит обычный гвалт, носятся и орут мои собратья ученики. Мимо головы пролетает тряпка, сопровождаемая жизнерадостным криком:

— Сифа!!!!

Навстречу бежит класснуха.

— Егор! Я тебя ищу!

— А вот и я, Алла Никитична. Что я натворил?

— Не знаю, что ты натворил, но, похоже, что-то серьёзное. Там опять к тебе из милиции. На этот раз очень суровый майор. Можно ли как-то своё сотрудничество с органами в свободное от школы время организовывать? Директор с тобой на эту тему желает поговорить.

— Алла Никитична, я милицию не вызывал и не приглашал на беседу, так что у вас есть полное право не позволять ему встречаться со мной. Между прочим, я несовершеннолетний и без родителей никакие официальные действия со мной он проводить не может. А вот вы ему и потакаете, как раз.

— Так, прекратить демагогию. Быстро помогаешь милиции и пулей на урок.

«Но пуля-дура вошла меж глаз и на закате дня…» — всплывает в памяти песня из «Последнего дюйма». Классное кино было.

Мы заходим в учительскую. Баранов красный как рак, с бодунища и под впечатлением от плохих новостей представляет собой ужасающую картину. Эпическую. Я едва заметно улыбаюсь, и он это видит.

— К сожалению, —

говорит моя классная, — мы можем позволить вам разговаривать не более десяти минут. Насколько я понимаю, ваша миссия неофициальная, да?

Молодец класснуха, быстро схватывает. Майор набирает в лёгкие воздух, чтобы разораться, но вовремя соображает, что он в школе. Надо же, ещё и соображать может.

— Андрей Михайлович, — обращаюсь я к находящемуся здесь Крикунову. — Вы позволите нам с майором в ленинской комнате поговорить? У красного знамени…

Крикунов удивлённо оглядывает Баранова, потом меня и, пожав плечами, протягивает мне ключ.

— Десять минут, — напоминает класснуха.

Баранов едва сдерживается, но пока мы идём в комсомольскую комнату, не произносит ни слова, только шумно дышит, как вчера в прихожей у Лиды. Я прохожу и сажусь во главу стола. За мной стоит красное знамя с жёлтой бахромой.

— Ты что себе думаешь! — сразу начинает орать он. — Ты знаешь, сколько ты получишь за это?! Я тебя укатаю по полной! Ты на малолетке сосать зае***ся! Ты, чмо маленькое. Ты думаешь тебя твои дружки покроют? Да я всю вашу шайку одним ударом завалю! Ты присесть не сможешь! Я тебе самолично фуфло разворочу! Ты у меня машкой будешь! Ты понял?! Сейчас вызову наряд и поедешь ты прямым ходом в петушатню! Ты понял меня?!

— Понял, — отвечаю я. — Я понял, что ты обделался, майор.

Я думал стать более красным невозможно. Но пределы человеческих возможностей воистину безграничны. Кажется, он как хамелеон, пытается сделаться неотличимым от знамени. Лишь бы его только удар не хватил. У меня на него планы, вообще-то

— Ты! — дышит он огнём. — Щенок! Маленький вонючий кусок дерьма!

— Пошёл вон, — тихо, но отчётливо произношу я.

Не привык такое слышать? Его рука автоматически начинает шарить по боку в поисках кобуры.

— Из огурца стрелять будешь? Иди выйди в коридор и постой, подумай, сбрось пар. А потом зайдёшь и скажешь то, что мне понравится.

Он подаётся вперёд и опирается толстыми руками о стол.

— Ты не знаешь, с кем связался, щегол, — хрипит он.

— Знаю, — говорю я уверенно. — С самым тупым БХСС-ником в стране советов. А вот ты не знаешь. Твой микроскопический мозг просто не в силах это осознать. Да и чего от тебя ждать, если единственное, что ты можешь — это избить подчинённую, попытаться её изнасиловать, нажраться до свинячьего визга, устроить дебош и про**ать табельное оружие. Тупица, ты же теперь раб лампы. Хоттабыч, ёпта. А я кто? Не догоняешь? Ну да, зачем я спрашиваю. А я хозяин лампы. Так что, Хоттабыч, хочешь свой пистолетик?

Он стоит набычившись, наклонив голову вперёд и из-под крышки у него, как у чайника вырывается пар. Кипят, кипят мозги.

— Готовь пятьсот рублей, — продолжаю я. — И ещё сотку сверху за оскорбления, что мне пришлось от тебя выслушать. Ферштейн?

— Чего?! — хрипит он.

— Это по-немецки. Означает, понял, дебил? Да не бойся ты, заработаешь ещё. Если меня слушать будешь. Вечером сегодня в девятнадцать ноль-ноль приходи с деньгами.

— Куда?

Ну что, утихомирился, бегемотик? Вот и молодец. Выглядит он по-прежнему очень плохо но, по крайней мере, уже не сыплет проклятиями. Я называю ему адрес.