Цеховик. Книга 8. Запах денег
Шрифт:
В голове некстати всплывает голос Жванецкого: «Состояние дел на участке транспортного цеха доложит нам начальник транспортного цеха…»
– «Так точно», – передразнивает Щёлоков.
Рахметов хмурится и кажется, не вполне понимает, чего это шеф на него злится.
– Откуда ты такой взялся, Брагин? – снова обращается министр ко мне. – С того света прилетел? А может ты шпион заморский?
– Нет, Николай Анисимович, свой я.
– А если свой, почему гадишь? – повышает он голос. – Рассказывай!
– Мой знакомый, Александр Павлович Ножкин ехал в метро с потерпевшим.
– И откуда он знал, что это потерпевший?
Саню сейчас крутят по всем инстанциям, но у него всё железно, кроме того, чтобы узнать друзей Афанасьева в лицо.
– Он не знал, – качаю я головой. – Просто сидел рядом, слышал разговор. Потерпевший Афанасьев ехал с друзьями. Это всё в протоколе допроса имеется, и я вам передаю с его слов.
Щёлоков молчит, и мне приходится продолжать.
– По их разговору Александр, мой знакомый, понял, что они из «конторы»…
– Из КГБ? – уточняет Щёлоков.
– Да.
– И что, они об этом на весь вагон трепали?
– Не знаю, но он как-то сообразил. Потом друзья вышли, а Афанасьев остался и доехал до «Ждановской». Он был выпивши…
– Сильно?
– Нет вроде, не знаю.
Министр качает головой. Ему всё это известно, конечно, сто раз уже все протоколы прочитал.
– Дальше.
– Ну, а дальше, с его слов, пассажира этого вывели контролёры, или кто они там, и передали в руки милиционеров из линейного. Милиционеры сами были пьяные и вели себя по отношению к задержанному грубо и не по уставу. Оскорбляли вроде.
– Вроде?
– Я-то не видел. Приятель мой свидетель, не я.
– Что за приятель, москвич?
– Нет, мы вместе приехали. Ждём решение по организации Всесоюзного патриотического движения. У нас в городе мы состоим в молодёжном объединении «Пламя», хотим опыт на весь союз распространить. Ножкин кадровый офицер, имеет ранения, комиссован после Афганистана. Уважаемый человек. Он, знал, что милиция на транспорте постоянно обирает пьяных…
– Что?! – взрывается Рахметов. – Да как ты смеешь, на советскую милицию…
– Угомонись, – не глядя на него бросает министр. – Дальше рассказывай.
– Так это все знают. И пропадают люди. И в этом пятом отделении пропадали уже.
Щёлоков поворачивается и смотрит на зама, горящего праведным гневом.
– Это долго уже происходит, да только народу куда деваться…
– Хватит! – обрывает меня Щёлоков. – Давай по делу.
– Понял, – киваю я. – Дальше он пошёл на выход, но, как неравнодушный гражданин с высокой социальной ответственностью, вернулся, зашёл в отделение и увидел…
– Как он зашёл?
Он точно заходил, это я знаю, он мне докладывал. Поэтому, в этом отношении совершенно спокоен, Саша рассказал всё с точностью до сантиметра, кто где стоял и что делал.
–
– Кто, Злобин? – перебивает министр.
– Да, он. Я ему позвонил и сообщил. Но, зная, что КГБ может немного перевернуть ситуацию и огульно обвинить всю милицию, сообщил о случившемся также Юрию Михайловичу Чурбанову.
– Что?! – опять прорезается Рахметов. – Может ещё самому Брежневу? Врёт он, вы же видите, Никола…
– Да! – резко поворачивается к нему Щёлоков. – Да, бл*дь, и самому Брежневу! Лично сообщил. Пока ты тут штаны просиживаешь, в твоём ведомстве, где ты десять лет порядки заводил, граждан грабят и убивают. И сейчас ты под ковёр это дело не заметёшь!
– Николай Анисимович, да он врёт! – звереет Рахметов. – Это гнусная клевета!
– Это вчера было гнусной клеветой, – повышает голос министр, – но потом мне Чурбанов об этом рассказал, и это уже начало становиться похожим на правду…
– Да он под меня копает! Он сам это всё организовал!
– Но сейчас, – не слушает его Щёлоков, – только что мне позвонил генеральный секретарь, и теперь это чистая правда и твоя проблема, Артур. Твоя, Караваева и ещё, как минимум, человек двухсот личного состава! Ты за такие дела знаешь куда пойдёшь у меня?! Ты к стенке встанешь! А если выяснится, что ты знал о подобной практике…
В этот момент резко открывается дверь в кабинет и в неё буквально врывается Чурбанов.
– Ты по какому праву… – начинает он и осекается, увидев Щёлокова.
– О, прибежал! – хмыкает тот. – Наябедничал тестю?
– Нет, Николай Анисимович, не ябедничал, – качает он головой. – Но пояснения дал, те же, что и вам вчера.
– Почему сразу ему не сообщил? – зло спрашивает меня министр. – Зачем в КГБ пошёл? Чтобы повод дать врагам?
– Побоялся, – говорю я, – что вот бывший начальник транспортного управления попытается замять дело и Афанасьев может пострадать, а ещё и мой приятель.
– Да ты, слова-то подбирай, наглец! – кричит Рахметов, и лысина его становится блестящей и начинает отражать лучи большой парадной люстры.
– Оборотень в погонах, – киваю я.
– Оборотень! – подтверждает Щёлоков. – Так, Рахметов, удостоверение на стол. Я тебя временно отстраняю от должности.
Уф-ф-ф… я выдыхаю. Кажется, политическое решение состоялось. Даже если Рахметов и не настолько виноват, как об этом говорится, жертвовать кем-то нужно. И жертвовать по-крупному. Лично Щёлоков от этого только выиграет и получит репутацию борца с нечистоплотными сотрудниками, а не наоборот. Станет менее уязвимым для Андропова.