Цеховик. Книга 8. Запах денег
Шрифт:
– Здравствуйте, ещё раз, Глеб Антонович, – отвечаю я безо всякой улыбки.
– Не найдётся минуточки? – заискивающе спрашивает он.
– Найдётся. Пойдёмте за столик присядем.
Мы идём к свободному столику и я делаю знак бармену, кивая на генерала:
– Двести коньяка принеси, пожалуйста.
Тот молча кивает.
– Егор Андреевич, – начинает Печёнкин, когда мы усаживаемся за стол.
– Да прекратите вы, товарищ генерал, не нужно этого. После того, что между нами было, можете меня по имени называть.
– Да-да, – соглашается он с
Смотреть на это унижение неприятно. Он потеет, то и дело вытирая лицо салфеткой и поправляя влажные волосы, постоянно дёргает узел галстука, отдувается и вообще, выглядит крайне растерянно.
– Вообще убить хотел, – хмыкаю я.
– Правильно, правильно, так мне и надо. За дело ведь, я же понимаю….
Тьфу…
– Ну, ладно, кончайте вы этот балаган. Страшно вам что ли?
– Страшно, – тут же соглашается он и наклоняется через стол в мою сторону. – Я ведь к ним отношения не имею. В делах участия не принимал, а сейчас как пойдут без разбора головы рубить, так и мою срубят. А я ведь приказы выполнял и всё.
Подходит бармен и ставит графинчик и пузатый бокал на низкой ножке. Печёнкин наполняет его до краёв и залпом осушает. Возвращает на стол, резко закрывает рот рукой и стреляет глазами налево и направо. Потом убирает руку и выдыхает:
– Уф-ф-ф… хорошо пошла… Благодарствуйте.
– Кто приказал меня убрать? – спрашиваю я. – Не для протокола.
– Караваев, – после паузы и мучительных сомнений выдаёт он.
– Какой бюджет на это выделил?
– Да какой бюджет? Никакого. Я Суходоеву команду дал и всё.
– И он так легко согласился?
– Звание и должность пообещал. Согласился. Чмо был, не человек.
– А вторая попытка? Кто второй раз стрелял?
– Не знаю, – отвечает Печёнкин и лицо его становится испуганным, будто он боится, что я не поверю.
Ну, собственно и боится, наверное… Странное это дело, очень странное. Не хочет говорить или действительно не знает? Ладно…
– Ну а что, собственно вы от меня хотите? – перехожу я к главной теме его визита. – Я ни на что не влияю, к расследованию отношения не имею.
– Брагин, ну ладно, будь ты человеком, – повышает он голос. – Я тебе пригожусь ещё, не последний день живём, правда?
Алкоголь побежал уже по венам.
– Так что я сделать-то могу?
– Да всё ты можешь! Я дурак был, что тебе не верил, идиот! Надо было сразу на твою сторону вставать… Ну, прости, я ж подумать не мог, что какой-то пацанёнок, потрох ссу… э-э-э… прости-прости, короче, что ты вот с генсеком чаи гонять будешь. Ну, так ты же не чмо, ты парень хороший, добрый, вон за девчонку чужую совсем заступился вчера… Скажи Чурбанову, что я пригожусь. Пусть меня переведёт хоть в последнюю дыру, в жопу мира, хоть в Кушку, хоть в Наушки, но только оставит на службе. Куда я без милиции, ты сам посуди. Ну, и потом, у меня же и на Куренкова, и на тебя, и на всю…
– Что-что? – поднимаю я брови.
– Ой… Нет, нет, это чисто… это… нет, я не так выразился…
–
– Кто, я? – перебивает он, ударяя кулаком себя в грудь. – Не, я нет! Кого я сдавал? Егор Андреич, ну вы войдите в моё…
– Так, ладно, время позднее, идите домой. Я подумаю. Ничего другого не обещаю, обещаю только подумать, ясно? Скажу после Нового года.
– Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо… – рассыпается он в благодарностях и чуть не кидается руку мне целовать.
Нет, ну что за человек, вообще…
– Всё, – подхожу я к своим. – Идём на Красную площадь! Немедленно! Гулять! Мне нужно пройтись по свежему воздуху!
– Ты сума сошёл, уже ведь ночь! – таращит глаза Наташка.
– Вот и отлично, сейчас самое время. Никого не будет, только мы. Я пошёл. Кто со мной – догоняйте.
Разумеется, идут все. Мы выходим из гостиницы и оказываемся в сказке, покруче приключений Маши и Вити, или, как их там звали.
А снег идет, а снег идет,
И все мерцает и плывет.
За то, что ты в моей судьбе,
Спасибо, снег, тебе…
– Наташка, ты чувствуешь восторг первого снега? – спрашиваю я.
Мы идём чуть впереди, а Игорёк и матерящийся Толян плетутся сзади. Ничего, свежий воздух на пользу всем.
– Это уже не первый снег, – немного сердито отвечает она, но я-то вижу, ей тоже нравится и вштыривает от этого всего.
Мы выходим на площадь и останавливаемся, замираем. Говорит и показывает Москва! Мама дорогая, какая же красота! Рубиновые звёзды, куранты, башни. Кругом никого – только мы и могучий, древний и вечный Кремль. А ещё снег. Он валит и валит, засыпая мир мягким лебяжьим пухом. Тепло, ветра нет и пахнет невероятной свежестью. Ох, как же здорово быть молодым!
Я прижимаю к себе свою суженую и оторвав от земли начинаю кружить. Она зарумянилась, на бровях и ресницах снежинки, на шапке снежинки, везде они. Везде.
Глаза Наташки зажигаются восторгом а губы растягиваются в улыбке, но это длится недолго, будто счастье, которое часто бывает скоротечным.
– Поставь, – просит она. – Поставь, Егор.
Лицо её теряет детскую радость и становится серьёзным.
– Пожалуйста, Егор, поставь меня.
Я подчиняюсь. Ну, зачем, Наташ, ведь так всё чудесно…
– Я должна тебе что-то сказать…
– Сейчас? Вот тут? И это не может подождать?
Она качает головой.
– Ну ладно, – соглашаюсь я, – говори, если надо…
– Егор, – начинает она и прикусывает нижнюю губку…
7. Шоб не было эксцессов между нами
Сейчас мне хотелось бы услышать что-нибудь приятное, типа… ну, я не знаю, давай вернёмся в гостиницу и займёмся любовью… Что-то вроде этого. Но судя по тому, как она выглядит, речь о чём-то совсем другом.