Цена ошибки некроманта
Шрифт:
— Мне непонятно, как он понял, где надо искать и что именно? — хмуро возразила я. — Ну смотри, он ведь считал старика психом. Изменить мнение, просто прочитав вот это? — я выразительно взмахнула тетрадью. — По-моему, он бы открыл и закрыл эти папки не читая. Ну глупо же пытаться разобраться в бреде старика с диагнозом!
— Во-первых, мы всё-таки не можем поручиться, что из вещей Виста ничего не пропало, — возразил Блак. — Это, конечно, сомнительно, потому что незаметно забрать их из купе и не наcледить было практически невозможно, но вероятность существует. А во-вторых, никто не знает, о чём именно они говорили в ту единственную встречу, — напомнил он, бросив
— Звучит убедительно, — согласилась я.
— Дальше. Я почти уверен, что убийца встретился с Вистом в Фонте. Это отлично объясняет, откуда он вообще узнал о существовании журналиста, как успел подготовить преступление, которое совсем не похоже на спонтанное, и почему журналист так внезапно сорвался в Клари. Он же здорово переплатил за купе первого класса, а с деньгами у него было не так уж хорошо, мог бы подождать несколько часов до следующего поезда.
— Полагаешь, они поехали вместе?
— Скорее всего. Вист был весьма охоч до лёгких денег и не брезгал шантажом, а шантажисты редко хорошо заканчивают. Думаю, он вполне мог купиться на щедрые посулы своего будущего убийцы. Ну, скажем, журналист получает крупную сумму и оставляет эту историю в покое, или как-нибудь приукрашивает её, или хотя бы опускает биографические подробности. А деньги дома, в Клари, убийца не доверяет банкам. И Вист радостно бежит покупать единственный дорогущий билет, а его новый друг спешно готовит убийство.
— Тогда остаётся самый главный вопрос: что же такого в этом чудесном исцелении, если ради своей тайны он готов убивать? Ну не секта же, в самом деле!
— Вопрос, да. Надеюсь, выясним. Посмотри, может, там ещё что-нибудь интересное в этой папке есть? Или в тетради.
В тетради, на обратной её стороне, нашлась единственная быстро написанная фраза загадочного содержания. То есть буквы все были знакомыми, отдельные слоги и связующие — тоже, а общий смысл ускользал. Два утверждения, противопоставленных друг другу союзом «или», и знак вопроса в конце, выдающий неуверенность, — вот и всё.
— Значит, как приедем, первым делом к Виту, пусть переводит, — решил Блак. — Терминологию-то он точно знает, а что не знает — по справочникам найдёт. Всё, бoльше ничего?
— Наоборот, тут вон целая стопка каких-то листов, явно очень важных, но я не буду даже пытаться это понять.
— Опять медицина?
— Нет, ты знаешь, по-моему, это больше похоже на физику с электричеством, буквы знакомые, — рассеянно отозвалась я, отставив на вытянутой руке листок, испещрённый многoэтажными формулами и мелкими рисунками с прихотливо направленными стрелочками. — Жалко его, — сообщила со вздохом через минуту, аккуратно складывая все записи обратно в папку.
— Кого из? — уточнил Адриан.
— Кущина. Талантливейший человек был, умный вон, я тут только отдельные буквы понимаю, а это явно он написал, и считал — тоже он. И такая судьба… Сначала семью так трагически потерял, потом головой помутился и лишился любимой работы, а потом еще нелепая жестокая смерть, от рук грабителей.
— А, его… Ну да. Печальная история.
— Преждевременная, насильственная смерть это всегда очень грустно, но в таких случаях особенно. И еще обидно.
—
— Когда умирает тот, кто делал чтo-то очень хорошее и большое и мог бы сделать ещё. Особенно врачи. Помню, у меня была история, пара уродов в подворотне за горсть мелочи и несколько купюр зарезала замечательного хирурга, золотые руки у мужчины были. Сотни, даже тысячи жизней спас. И тут эти. Так тошно на них смотреть было, — я поморщилась. — Ни капли раскаяния. Я головой знаю, что каждая жизнь ценна и закон трактовать из личных предпочтений нельзя, но когда таких видишь, приходится себе об этом постоянно напоминать. Вроде бы и то был человек, и вот эти — люди. А какая разница…
— Надеюсь, тебе не пришлось отпускать их за недостаточностью улик? — покосился на меня Блак.
— Да нет, им по полной вышло, — отмахнулась я. — Один пытался, правда, под дурачка косить, но менталисты выдали заключение — здоров. И это особенно противно, с сумасшедшего-то какой спрос. Хотя мне знакомый судебный менталист рассказывал, у них негласное правило есть: презумпция нормы. сть какие-то сомнения и разногласия? Значит, нормален. Можно протащить по самой границе статистической нормы? Значит, нормальный, и пусть отвечает по полной. К ним же отправляют на освидетельствование исключительно пo тяжким статьям, если нет совсем уж откровенных предпосылок или требования какой-то из сторон.
— Чтобы наказания не избежали?
— Не столько это, сколько… В спецлечебницах же тоже менталисты работают. Так что нечто вроде цеховой солидарности: меньше грязи отправлять коллегам, тем и откровенных психов хватает. Только ни один менталист в этом, конечно, на трезвую голову не сознается.
— То есть тебе признался на пьяную?
— Ну… они тоже люди, — я пожала плечами. — И прокуроры. И даже адвокаты. Было у нас шесть лет назад дело серийного насильника и убийцы. Шестнадцать эпизодов, и это только доказанных. Столько грязи, тaк мерзко… Одно только утешало: такое дерьмо даже в уголовной судебной практике редко встречается. Но мне особенно государственного адвоката жалко было, девушка моложе меня, и не откажешься, а ей с этим приходилось общаться. Когда я приговор зачитала и этого конвой увёл, я что-то закопалась, и адвокат у меня что-то спросить хотела, уже не помню. А прокурор там хороший мужик был, опытный, он уже сейчас на пенсии… Так он на нас с ней посмотрел, с менталистом переглянулся, и они нас под локотки взяли и «лечиться» повели в комнату отдыха для менталистов, у них есть своя в здании суда, хорошо экранированная, «тихушкой» называется. Я вообще спиртное редко пью, но тогда набралась без малейших угрызений совести. Извини, — я запоздало смущённо улыбнулась. — Меня редко накрывает о работе вспоминать, но когда накрывает — обычно всерьёз.
— Тебе не за что извиняться, — возразил Блак, бросив на меня странный нечитаемый взгляд. — Сейчaс было очень… уместно. Хороший повод задуматься.
— О чём?
— О жизни, — отозвался он. — Да ладно, не бери в голову. Давай лучше о чём-нибудь более жизнерадостном, а то ты совсем загрустила. Лучше что-нибудь забавное расскажи, не может же его не быть.
— Ну почему, хватает…
И до конца пути мы попеременно травили забавные байки из практики, я из судебной и студенческой, Адриан — из времён учёбы в спецшколе, из жизни Клари и, чтo удивительно, из служебных будней у Разлома. Я даже начала понемногу верить, что там действительно, как и говорил Дан, не так уж страшно. Впрочем, постоянно бояться никакая психика не выдержит, на войне люди тоже шутят и дурачатся.