Цена памяти
Шрифт:
Может ли она понять, что написано на нём? Может ли прочесть по морщинкам, складкам, потёртостям всё, что пережил Малфой? Может ли правильно интерпретировать то, что видит в глазах, когда он смотрит на неё вот так?
Знает ли она того Драко Малфоя, который сидит перед ней на шатком стуле в Азкабане, или лишь обманывается, думая, что он и Малфой из её воспоминаний — один и тот же человек?
— Мне есть за что чувствовать вину, — наконец тихо говорит Гермиона в попытке отвлечься от размышлений.
— Ты не виновата.
— Ох, Малфой, ты же…
— Ты ни в чём не…
— …Глупо
— Ты. Не. Виновата.
— …Я помню, как бросила его там, так что не знаю, о чём ты, но я очень даже…
— Грейнджер!
Малфой бьёт рукой по столу, и пусть он привязан — получается грозно.
Она хмурится.
— Драко, тебя даже не было там, ты не можешь судить.
По его виду Гермиона понимает: он оскорбился.
— Не надо было быть рядом, чтобы понять: в таком состоянии осознанно аппарировать ты не смогла бы. Тебя бы расщепило как неумелого ребёнка. Твоя магия выдернула тебя оттуда, Грейнджер.
— Всё равно важны не обстоятельства, а результат.
Его глаза опасно сверкают:
— О, Грейнджер, запомни эту мысль.
Малфой холодно усмехается, и Гермиона вдруг смущается хищного выражения его лица.
Она не может не обращать внимания на его заботу и чуткость, но всё же некоторая жестокость иногда прорывается на поверхность через его едкие взгляды и грубые слова. Гермиона знакома и с его сарказмом, и с ядовитым тоном, и всё же ей немного странно видеть их после того, как столь многое изменилось.
Чуть умерив пыл, она всё-таки снова спорит, но без прежнего запала.
— Магия — часть меня. Я сама сделала это.
— Ты не виновата, — он стискивает зубы. Кажется, Малфой устал повторять одно и то же. — Ты допустила ошибку. Слабость. Но это было вынужденно и не определяет того, кто ты есть.
— Я думала о себе иначе.
— Ты смелая, но не безрассудная. Твой инстинкт самосохранения оказался сильнее в этот раз. — Его лицо вдруг омрачается болью: — Если бы так было всегда…
Гермиона морщится.
— Твои загадочные фразы о том, чего я не помню, раздражают.
— Твои страдания из-за того, что ты оказалась не так благородна, как думала, тоже.
— Дело не в благородстве!
— С вами, гриффиндорцами, дело всегда в благородстве, или храбрости, или невыносимой упёртости, — припечатывает Малфой и издаёт невнятный раздражённый рык. Его тело напряжено, кулаки на столе сжаты, и он на миг закатывает глаза, а затем вздыхает и безапелляционно произносит: — Давай договоримся раз и навсегда, Грейнджер. У меня жёсткая позиция на этот счёт. Ты могла бы попытаться помочь Уизли, или вступить в бой с Беллатрисой, или вернуться туда после. Наверное, ты могла бы. — Он приподнимает обе руки, будто оценивая два варианта как на весах. — А может и нет. Ты свалилась на пол после аппарации, задыхаясь от перенесённого Круциатуса, голова была разбита, а руки тряслись так, что ты не могла удержать палочку. Ты могла попробовать что-то исправить, и почти наверняка трупов стало бы на один больше. Я верю в это и рад, что ты не попыталась… Так что прекращай страдать от разочарования в себе и чувства вины, потому что ты спасла собственную жизнь — и это уже немало.
— Но это…
— Слишком
Она раздражается из-за того, что Малфой не даёт вставить ни слова, и рявкает:
— Просто дай мне время свыкнуться!
— У тебя уже было… — он осекается и замолкает. Лицо бледнеет ещё сильнее, чем обычно, а на скулах проступают розоватые пятна. Малфой открывает рот, потом снова закрывает и стискивает челюсти, стараясь взять себя в руки.
Затем он всё же говорит:
— Извини, — он цокает языком. — Извини, ты не помнишь об этом, и это несправедливо, и у тебя действительно должно быть время, — он шумно выпускает воздух, обводит её лицо бегающим взглядом и качает головой. — Я просто не хочу, чтобы ты долго тащила это на себе. Во время войны все совершали недостойные поступки, и так уж вышло, что ты, Грейнджер, не стала исключением. Но этому были причины… Хотел бы я, чтобы всё было по-другому.
Дрожь пронзает тело Гермионы от тоски в его голосе, и она старается сохранить невозмутимость, но Малфой явно вновь что-то улавливает по её лицу и подозрительно смотрит на неё.
Желудок беспомощно сжимается, и Гермиона чувствует потребность сказать хоть что-то, но не успевает.
— В тот раз я впервые понял, что ты можешь погибнуть на этой войне.
Согревающие чары, которые Гермиона предусмотрительно наложила, когда пришла, не помогают; её прошибает холод. Тяжёлая голова отдаётся болью на слова Малфоя.
— И что это изменило? — Не успев договорить, Гермиона резко понимает ответ и, поморщившись, спрашивает изменившимся тоном: — Ты поэтому дал мне планы поместий?
Вдруг непривычная растерянность отображается на лице Малфоя; он опускает взгляд и пожимает плечами. Когда Гермионе кажется, что он так ничего и не ответит, Малфой тихо произносит:
— Я ничего больше не мог. — Тут же вскинув глаза, он смотрит на неё одним из своих проникновенных взглядов, и Гермиона вздрагивает. — Я… не мог раскрыть вам планы готовящихся операций, не мог провести в поместья, не мог сражаться на вашей стороне. Но взвесив всё, я решил, что могу поделиться этими картами.
— И это было очень много с твоей стороны. Мы ведь воспользовались ими… — Гермиона напрягает разум, стараясь пробудить реальные воспоминания поверх того, что ей кажется правдой. — Мы очистили поместье Розье. Освободили заключённых в поместье Крэббов. И захватили нескольких Пожирателей у Мальсибера.
Она выжидающе смотрит на него, ощущая себя ребёнком, играющим в угадайку. Её вопросы и версии нуждаются в его ответах и подкреплениях.
— Да, — Малфой кивает. — Благодаря им вы начали побеждать.
— И тебя же не раскрыли?
— Нет. Вы действовали аккуратно. После того как вы захватили Розье, Лорд решил, что это он сдал всю информацию.
Гермиона задумчиво замирает, уставившись в пространство рядом с головой Малфоя.
— То есть всё это было… — она долго подбирает слово, — …не зря?
Малфой издаёт лающий смешок.
— Не знаю, Грейнджер, наверное, можно назвать это так. Не мне судить. — Он разводит руками в воздухе, будто указывая на ситуацию, в которой оказался.