Цена Рассвета
Шрифт:
Темная густая ненависть вскипела в груди. Привкус железа во рту, легкая упругость мышц, какой она не помнила со времен училища, а может, и с поры дворовых драк…
Арья опустила руку в карман пиджака, спокойно поднялась, отодвинув стул, а потом швырнула в лицо хаму свою тарелку. Тот успел дернуться, и недоеденное мясо с рисом высыпалось ему на грудь. Его секундной заминки хватило, чтобы женщина сделала шаг и приставила острие ножа к горлу Наби, прямо под челюстью, как учил ее когда-то приятель-хулиган.
— Слушай меня, поганый выблядок, жертва мутации, — сказала она, наблюдая,
Арья слегка повертела ножом. За несколько лет лезвие наполовину сточилось, и нож она носила в кармане ради пилки. Хулиганская выходка, как раз в духе того приятеля, отсидевшего к двадцати годам два срока, оказалась лучшим средством, чтобы заставить синринского аристократа мелко трястись и покрываться потом.
— Понял, я спрашиваю? — «спра-ашью», наглое, с растяжечкой, как давным-давно.
— Да… убери нож, ты…
— Кто — я? Ну-ка, давай, я подскажу. Глубокоуважаемая пани Кантор…
— Глубокоуважаемая… пани… Кантор… уберите нож.
— Пожалуйста?
— Пожалуйста…
Арья убрала нож и отступила на шаг, но поверженный соперник не шевелился. Он судорожно глотал воздух и ощупывал челюсть. Женщина только чуть наколола кожу, выступила всего пара капель крови.
— Знаешь, что, Фархадик-тысячник? — с усмешкой сказал Бранвен на синринском. — Когда ты доболтаешься, и она действительно будет вырезать тебе язык, я пойду посрать. А делаю я это долго, с плеером, чтоб не скучать. Посмотрим тогда, поможет ли тебе жреческое колечко, паскуда…
— Что он сказал? — спросила Арья у сестры.
Аларья перевела. Арья с наслаждением вытерла лезвие о тыльную сторону ладони и широко улыбнулась:
— Спасибо, ребята.
Вдруг ей показалось, что воздух в столовой сгустился — нет, скорее, в глазах потемнело. Звон в ушах. Арья испугалась, что упадет в обморок; это испортило бы все впечатление. Но она удержалась на ногах, приступ отпустил так же внезапно, как и начался. Показалось даже, что просто мигнуло освещение. Однако остальные тоже пережили что-то неприятное. Аларья судорожно вздохнула, Бранвен закашлялся. Даже ядовитая гадина Наби нервно поежился.
— Рубикон перейден, — сказал кто-то.
Секундой позже Арья поняла, что сама же и произнесла загадочную фразу.
Президент Кантор умывался в крохотном санитарном блоке своего кабинета, когда под левую лопатку ударило раскаленное острие. Он охнул и согнулся между раковиной и унитазом. Перед глазами замелькали пятна, голубые, как плитка, которой были отделаны стены.
— Только не сердце, нет, ну, пожалуйста, не сейчас, — прошептал он, борясь с подступившей тошнотой.
Горький привкус желчи и кофе во рту, бешеный пульс…
Полгода назад он прошел осмотр в лучшей клинике Министерства обороны. Кардиолог предупредил, что в ближайшее время необходимо лечь на плановую операцию.
— При
Анджей, конечно, предпочитал обойтись без услуг патологоанатома, но в плотном расписании двухнедельного окна все не находилось. Он тянул и тянул, зная, что пока не позволит себе расслабиться и заболеть, ничего не случится, но в какой-то из дней прикинул, что в начале осени можно будет выделить неделю на больницу и другую на санаторий. Природа-мать, наградившая его даром экстры, позаботилась о том, чтобы любимое чадо могло выносить перегрузки, которые других давно бы уложили в гроб, но испытывать ее терпение не стоило.
Врач велел ему меньше курить и отказаться от кофе, спиртного, острой пищи, стрессов и сексуальных излишеств. Вспоминая этот ценный совет, Анджей усмехнулся. На кофе он работал, как коммуникатор на батарейках; спиртное помогало расслабиться, когда от усталости не получалось заснуть; стрессы составляли профессиональный риск президента; одна-единственная женщина, с которой он жил последние пять лет — разве ж это излишество? Но острое Анджей есть действительно перестал — нельзя пренебрегать советами медиков.
Да, одна-единственная женщина, вместо двух десятков постоянных и временных любовниц везде, куда заносила его судьба. Именно в этой женщине проблема и состояла, именно из-за нее теперь раскаленное сверло ввинчивалось под лопатку, не давая вздохнуть полной грудью. Женщина, опрометчиво отправленная на переговоры…
Сухая шершавая ладонь легла ему на шею, другая на лоб.
— Ох, сынок, ну ты себя и уделал…
— От вас хоть где спрячешься, а? — Анджей пожалел, что не закрыл дверь. Секретарь никогда никого не пропускал без звонка, но профессора Чеха это, видимо, не касалось.
— Помолчи чуток…
Жесткие стариковские пальцы больно сжали шею сзади, передвинулись к затылку. Боль усилилась, а потом исчезла, словно вытащили занозу. Президент Кантор выпрямился в рост и развернулся, сверху вниз глядя на профессора, который был ему по грудь. Клочья седых волос окружали роскошную, глянцево блестевшую лысину. Зато борода с лихвой восполняла недостаток растительности на затылке.
— Эк тебя скрючило-то. Я и сам на лестнице запнулся, ноги подкосились. Но то я, а тебе лет-то сколько?
— Пятьдесят три, — зачем-то ответил на откровенно риторический вопрос Кантор, потом до него дошло. — Вы-то чего? За компанию?
— Век бы без твоей компании не хворать. Не в том дело, Анджей. Это крест сошелся полностью. Хорошо, значит, живы все. Только они там, а мы здесь…
— Вот именно что они — там. А мы — здесь. Опять будете про чудесные свойства креста экстр толковать?
— А ты попробуй поймать «сетку»… — поднял голову, заглядывая Кантору в глаза, профессор Чех.
Почти забытое уже выражение, которое Анджей не слышал столько же лет, сколько и фамилию Чех, ударило по нервам. Он никогда не называл веер вероятностных раскладов «сеткой». Это выражение умерло вместе с Анной, тридцать с лишним лет покоилось на дне памяти, но надо ж было окаянному старику напомнить!..