Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики
Шрифт:
Немецкая экономика не могла прожить без импорта. Для того чтобы прокормить свое многочисленное население, Германии приходилось импортировать жиры и корм для скота.
Отечественные ресурсы не позволяли удовлетворить огромные потребности 19 млн немецких домохозяйств в мясе, молоке и масле. Гигантские стада германских свиней и коров могли существовать лишь за счет высококалорийных животных кормов, импортировавшихся в громадных количествах. Такие крупные отрасли промышленности, как текстильная, полностью зависели от импортного хлопка и шерсти. В доменные печи Рура загружалась железная руда из Скандинавии, зависимость от которой усилилась после потери Эльзаса и Лотарингии в 1918 г. Единственным ресурсом, имевшимся в Германии в изобилии, был уголь. Но растущий германский парк легковых машин, грузовиков и самолетов работал на нефтепродуктах и нуждался в шинах, производившихся из импортного каучука. С учетом этой зависимости уровень импорта служил наилучшим показателем состояния «обмена веществ» в немецкой экономике. В 1928 г., когда в Веймарской республике наблюдалась почти полная занятость, реальные объемы импорта со скидкой на очень сильное падение глобальных товарных цен были на 50 % выше, чем те, с которыми Германия существовала в 1933 г. Германская экономика не могла вернуться к сколько-нибудь нормальному уровню экономической активности без значительного роста объемов привозного сырья. Ситуацию усугубляло то, что Германия оправлялась от кризиса одновременно с Великобританией и США и их совокупный спрос повлек за собой цепную реакцию роста цен на мировых товарных рынках. Поэтому все зависело от способности Германии поддерживать здоровый поток экспорта, требовавшийся для обслуживания долга и оплаты импорта.
Однако по экспортной торговле Германии больно ударила волна валютной нестабильности, вызванная отказом Британии от золотого стандарта в 1931 г., и последующее наступление протекционизма в общемировом масштабе. Как с обезоруживающей откровенностью признавал сэр Фредерик Филлипс, служивший в Казначействе Его Величества, «Ни одна страна не наносила более тяжелого удара по международной торговле, чем это сделали мы, когда 1) обесценили фунт и 2) почти одновременно с этим перешли от свободной торговли к протекционизму» [160] . Положение еще более ухудшилось после того, как Рузвельт в апреле 1933 г. девальвировал доллар. Хотя девальвация доллара облегчила долговое бремя Германии, выраженное в рейхсмарках, немецким экспортерам после этого стало еще труднее зарабатывать требовавшиеся для страны доллары. К 1933 г. германский торговый баланс начал неудержимо сползать к дефициту, а имевшиеся у Рейхсбанка ограниченные запасы иностранной валюты быстро иссякали [161] . В январе 1933 г. национальные резервы зарубежной валюты превышали 800 млн рейхсмарок. К лету запасы Рейхсбанка из-за выплаты долгов сократились до 400 млн, чего хватало для оплаты не более чем месячного минимального импорта.
160
Цит. по: N. Forbes, Doing Business with the Nazis (London, 2000), 99.
161
См. оценку вероятного сальдо счета движения капитала в Германии за март – декабрь 1933 г., сделанную Рейхсбанком 15 марта 1933 г. в: BAL R2501 6440, 48–51.
В 1930 г., столкнувшись с такой же дилеммой, правительство Брюнинга избрало последний вариант, произведя дефляцию и сократив импорт с тем, чтобы позволить Германии выполнить свои репарационные обязательства. В свете позиции, занятой Гитлером и его коллегами после принятия плана Янга, можно было не сомневаться в том, какой курс они выберут. В апреле 1933 г. кабинет выдал Шахту карт-бланш на объявление моратория по внешним долгам Германии в тот момент, когда он сочтет это нужным [162] . Поначалу Шахт надеялся использовать сложную ситуацию в США, объявив дефолт немедленно [163] . Он рассчитывал на то, что администрация Рузвельта, занятая кризисом в отечественном сельском хозяйстве, будет готова пожертвовать интересами Уолл-стрит в обмен на согласие Германии увеличить импорт сырья. Первая беседа Шахта с Рузвельтом как будто бы подтверждала возможность такого исхода. Но еще до того, как Шахт успел пойти на необратимый шаг, вмешался Госдепартамент США, выпустив резкое коммюнике, в котором подчеркивалось, что новая администрация ожидает от Германии выполнения ею своих обязательств по долгам. И в последний момент попавший в неловкое положение Шахт был вынужден дать задний ход [164] . Однако, в отличие от 1920-х гг., нажима со стороны США уже не хватало для того, чтобы принудить Германию к повиновению. В конце мая 1933 г. Шахт организовал в Берлине совещание кредиторов Германии, на котором пытался убедить их в необходимости хотя бы частичного моратория. Однако кредиторы не были уверены в добросовестности намерений Шахта и отказались пойти на какие бы то ни было уступки. Ежемесячные сведения об обороте средств Рейхсбанка наводили на мысль о том, что Шахт сознательно усугубляет нехватку валюты, без всякой нужды ускоряя выплату краткосрочных долгов [165] . Невозможность достичь компромисса дала Шахту требовавшийся ему предлог для односторонних действий. 8 июня кабинет одобрил вводившийся с 30 июня односторонний мораторий по германским долгосрочным внешним долгам. Предполагалось, что в качестве жеста «доброй воли» германские должники будут производить выплаты в рейхсмарках, переводя их на счета, открытые в Рейхсбанке. Однако рейхсмарки, накапливавшиеся на счетах кредиторов, не подлежали обмену на иностранную валюту. Выплаты в иностранной валюте должны были возобновиться лишь после того, как внешняя торговля Германии вернется к здоровому профициту. А это в конечном счете зависело от стран-кредиторов. Если они хотели погашения того, что им были должны, то им следовало покупать немецкие товары. Если Германия не добьется необходимого торгового профицита, то от нее не стоит ожидать участия в крупномасштабном обслуживании внешнего долга.
162
См. дискуссию относительно позиции Рейхсбанка в: ВAL R2501 6440, 6505.
163
H.-J- Schroder, Deutschland und die Vereinigten Staaten 1933–1939 (Wiesbaden, 1970), 78.
164
См. описание этого визита в: G. Weinberg, «Schachts Besuch in den USA im Jahre 1933», vfz 11 (1963), 166-80; А. О. Offner, American Appeasement: United States Foreign Policy and Germany, 1933–1938 (Cambridge, Mass., 1969), 28-9.
165
Эти подозрения подтверждаются и внутренней статистикой Рейхсбанка: BAL R2501 6440, 127.
Приостановка выплат по долгам стала первым откровенно агрессивным внешнеполитическим шагом гитлеровского правительства. Он ожидался многими, но все равно вызвал шок и возмущение в коммерческих столицах мира [166] . После личного знакомства с Шахтом Рузвельт называл его просто «ублюдком» [167] . Всемирная экономическая конференция, открывшаяся в Лондоне 12 июня 1933 г., могла бы стать ареной для согласованной международной реакции. Но летом 1933 г. шансов для этого было мало. Между США, Великобританией и Францией наблюдались глубокие разногласия по всем принципиальным вопросам экономической политики [168] . Более того, даже среди американских политиков не было единства [169] . С одной стороны, госсекретарь Корделл Халл и президент Рузвельт вели себя как интернационалисты, настаивая на как можно более скором проведении Всемирной экономической конференции, призванной оздоровить ситуацию посредством глобального тарифного перемирия. После того как Гугенберг в ответ на главное требование аграрных кругов поспешил ввести новую систему квот и монополий в сфере импорта, гитлеровское правительство сочло необходимым поддерживать повестку дня Халла – по крайней мере до момента завершения конференции. С другой стороны, Рузвельт сам подрывал свои позиции защитника мировой торговли. Он публично отсрочил какое-либо снижение американских тарифов до 1934 г. и, еще раньше, допустил свободное падение курса доллара [170] . С целью ограничить масштабы ущерба британцы отчаянно пытались уговорить Рузвельта согласиться на стабилизацию взаимного курса фунта и доллара на уровне, близком к тому, который наблюдался до 1931 г. Но Рузвельт 3 июля ответил на это своей так называемой телеграммой-бомбой, дав понять, что о стабилизации доллара не может быть и речи. Восстановление американской экономики являлось для него абсолютным приоритетом, даже если бы при этом пришлось довести до нищеты главных торговых партнеров Америки.
166
В. J. Wendt, Economic Appeasement: Handel und Finanz in der britischen Deutschland-Politik 1933–1939 (Dusseldorf, 1971), 131-40; Forbes, Doing Business, 69.
167
Clavin, Failure, 108.
168
Ibid., 89-165. Проливая новый свет на роль Великобритании, Клавен все же явно заходит слишком далеко в попытках снять с Америки ответственность за провал конференции. Поучительный обзор реакции французов на конференцию см. в: С. Maddison, «French Inter-war Monetary Policy» (EUI thesis, 1997), 276–304.
169
О пагубном влиянии этих разногласий на попытки Халла организовать в 1933 г. заключение англо-американского торгового соглашения, которое представляло бы собой серьезную угрозу для стратегии Шахта, см.: Р. Clavin, «Shaping the Lessons of History: Britain and the Rhetoric of American Trade Policy, 1930–1960», in A. Marrison (ed.), Free Trade and its Reception 1813–1960 (London, 1998), 287–307; M. A. Butler, Cautious Visionary: Cordell Hull and Trade Reform, 1933–1937 (Kent, Ohio, 1998), 15–45. В Америке не было единства не только по экономическим вопросам. Конгресс препятствовал и стремлению администрации Рузвельта встать во главе процесса разоружения. См.: Offner, American Appeasement, 35–41.
170
P.J. Hearden, Roosevelt Confronts Hitler: America’s Entry into World War II (Dekalb, 111., 1987). 33.
В этих условиях не существовало никакой надежды на достижение в Лондоне сколько-нибудь значимого соглашения и тем более на согласованную реакцию на действия Германии. Рейхсминистр Гугенберг сумел поставить в неловкое положение остальных членов германской делегации, разразившись спонтанным требованием не только возвращения колоний, – но и пожелав, чтобы Германии не чинили помех в экспансии на восток. Однако летом 1933 г. германские проблемы меркли на фоне общего расстройства глобальной финансовой системы. Более того, Берлин не поддержал демарш Гугенберга. Колонии занимали умы политиков старой школы, не являясь существенной частью внешнеполитических идей Гитлера. К концу месяца Гугенберг подал в отставку со всех своих постов и его партия, НННП, вместе с ним ушла в забвение. В Министерстве сельского хозяйства Гугенберга сменил радикальный нацистский идеолог Вальтер Дарре. Министром экономики вместо Гугенберга стал Курт Шмитт, генеральный директор ведущей немецкой страховой компании Allianz. В свою очередь, Шахт покинул Лондон с укрепившимся убеждением в том, что дни многовекторной мировой экономики остались в прошлом.
Точно в тот момент, когда Германия объявила мораторий по своим долгосрочным долгам, правительство Гитлера сделало первые решительные шаги по пути к перевооружению. Условия финансового пакета, на который опиралась первая реальная фаза перевооружения, были задним числом зафиксированы в меморандуме вермахта от 1938 г. В этом источнике не содержится сведений о точной дате достижения соглашения, но, скорее всего, это произошло на заседании кабинета 8 июня 1933 г., в тот же самый день, когда было объявлено о германском моратории по долгам [171] . На заседании присутствовали Шахт, министр обороны Бломберг, Геринг, а также Эрхард Мильх, статс-секретарь Министерства авиации. Масштабы принятой программы ознаменовали резкий разрыв со всеми предшествовавшими планами перевооружения Германии. Цифра, одобренная Шахтом, составляла 35 млрд рейхсмарок, которые предстояло потратить в течение восьми лет, то есть почти по 4,4 млрд рейхсмарок в год. Для того чтобы оценить эти величины, следует учесть, что ежегодные военные расходы Веймарской республики составляли не миллиарды, а сотни миллионов рейхсмарок. Общий национальный доход в 1933 г. сократился до 43 млрд рейхсмарок. Даже со скидкой на быстрое восстановление экономики программа Шахта требовала, чтобы в течение следующих восьми лет на оборону тратилось от 5 % до 10 % германского ВВП. Это в два-три раза выше соответствующей нагрузки большинства современных стран Запада, и нести эти расходы предстояло стране, имевшей значительно более низкий уровень дохода на душу населения. В США и Великобритании подобный уровень военных расходов в мирное время поддерживался лишь в 1950-х гг., в самые напряженные периоды холодной войны и в условиях намного более высокого уровня дохода на душу населения. Таким образом, принятая в июне 1933 г. программа стоимостью в 35 млрд рейхсмарок подразумевала если не полную милитаризацию германского общества, то по крайней мере создание крупного военно-промышленного комплекса, что должно было иметь серьезные последствия для остальной экономики.
171
Аргументы в пользу такой датировки приводятся в: M. Geyer, «Das Zweite R"ustungsprogramm (1930–1934)», MGM 17(1975), 134. Цифра в 35 млрд рейхсмарок фигурирует в докладе, переизданном в: M. Geyer, «R"ustungsbeschleunigung und Inflation: Zur Inflationsdenkschaft des Oberkommandos der Weltmacht vom November1938», MGM 30 (1981), 121–86, где принятие этой программы датируется весной 1934 г. Хотя такое совпадение станет менее точным, если следовать этой датировке, с точки зрения выдвигаемой нами аргументации это не имеет особого значения.
С учетом плачевного состояния германской экономики в 1933 г. и потрясений на финансовых рынках обеспечить даже первый взнос из этих 35 млрд рейхсмарок путем налогов или традиционных займов было совершенно нереально. Поэтому летом 1933 г. Шахт создал военный вариант системы внебюджетного финансирования, впервые использовавшейся при создании гражданских рабочих мест [172] . Уже в апреле 1933 г. кабинет согласился освободить вооруженные силы от нормальных процедур бюджетного надзора [173] . Через несколько недель после прошедших в начале июня заседаний были учреждены специальные бухгалтерии, через которые проходили внебюджетные средства, предназначавшиеся для армии. На апрель 1934 г. оплата военных заказов производилась долговыми обязательствами, выданными от имени Mefo GmbH. Эта подставная компания имела капитал в 1 млн рейхсмарок, предоставленных такими фирмами, как Vereinigte Stahlwerke, Krupp, Siemens, Deutsche Industrie Werke и Gutehoffhungshutte (GHH) [174] . Krupp и Deutsche Industrie Werke
172
E.L. Homze, Arming the Luftwaffe (Lincoln, Nebr., 1976), 258.
173
M. Geyer, Aufr"ustung oder Sicherheit: Die Reichswehr in der Krise der Machtpolitik 1914–1926 (Wiesbaden, 1980) 348.
174
W. Feldenkirchen, Siemens 1919–1945 (M"unich, 1995), 497–8; W. Abelshauser, in L. Gall (ed.), Krupp im 20. Jahrhundert (Berlin, 2002), 273.
175
L. Budrass, Flugzeugindustrie und Luftriistung in Deutschland (Dtisseldorf, 1998), 317-18.
Во всем, кроме пропаганды, мероприятия 1933 г. по созданию гражданских рабочих мест меркли на фоне решений, связанных с перевооружением и внешними долгами. Пакет военных расходов далеко превосходил все, когда-либо замышлявшееся в плане создания рабочих мест. В соответствии с соглашением, заключенным в июне 1933 г., военные расходы должны были почти в три раза превышать общую стоимость всех мер по созданию гражданских рабочих мест, объявленных в 1932 и 1933 г. Однако более важным был стратегический аспект. Создание рабочих мест – это сугубо внутреннее дело страны. И напротив, германский мораторий по долгам и решения в области перевооружения влекли за собой последствия глобального масштаба. Может быть, мораторий по долгам лишь по чистой случайности был объявлен в тот же день, когда кабинет принял решение о перевооружении, но это совпадение тем не менее указывает на логику, скрывавшуюся за обоими событиями. Как мы уже видели, с начала 1920-х гг. германская стратегия безопасности основывалась на противопоставлении экономического влияния США военной угрозе, которую Германия ощущала со стороны своих европейских соседей. Финансовым воплощением этой трансатлантической игры служили долги Германии перед США. Как мы уже видели, Брюнинг признавал эти обязательства даже во время кризисов 1931 и 1932 г. Принятое летом 1933 г. решение инициировать дефолт ознаменовало собой ключевой поворотный пункт [176] . По сути, правительство Гитлера объявило о своей независимости от неявных гарантий безопасности, которые Америка давала Веймарской республике с 1923–1924 гг. Разрыв поначалу был лишь частичным. Столкнувшись с негодованием кредиторов, Гитлер и Шахт воздержались от введения полного моратория. После первого заявления они согласились продолжить хотя бы частичные выплаты. Между тем германская пропаганда по-прежнему разглагольствовала о необходимости сохранять хорошие отношения с Америкой. Однако мораторий стал первым решительным шагом – вполне логично, что ему сопутствовало перевооружение. Сбросив бремя американских долгов и отказавшись от защиты, которую обеспечивала Америка, гитлеровское правительство объявило о своем намерении вновь вступить в опасную игру общеевропейского военного соперничества.
176
Несколько странно то, что в работе: Schr"oder, Deutschland und die Vereinigten Staaten, 29–92, 121–67 – слабо затрагивается тема последствий германского дефолта, а основное внимание уделяется торговле. Вейнберг много пишет о дефолте, но не рассматривает его в контексте событий 1920-х гг.; см.: Weinberg, Foreign Policy I, 133–45. Более сбалансированное резюме см. в: H. Sirois, Zwischen Illusion und Krieg: Deutschland und die USA 1933–1941 (Paderborn, 2000), 51–9.
В своей «мирной речи» от 17 мая 1933 г. Гитлер все еще пытался унять тревогу и внутри страны, и за границей [177] . Но это был не более чем тактический ход. 17–18 июня 1933 г. в конфиденциальных беседах с венгерским авторитарным премьер-министром Дьюлой Гембешем Гитлер откровенно высказал свое намерение «полностью раздавить Францию» [178] . И после одобрения программы в 35 млрд рейхсмарок стало ясно, что долго обманывать общественность не удастся. Германии нужно было каким-то образом уйти с женевских переговоров по разоружению. Такая возможность представилась в октябре 1933 г., когда британцы выдвинули новые предложения о разоружении. Французы сразу же отвергли всякие намеки на то, что им следует сделать первый шаг и сократить свои крупные вооруженные силы. В свою очередь, британцы не дали согласия на контрпредложение немцев о том, чтобы им позволили перевооружиться до сокращенного уровня, предложенного для других европейских держав. Гитлеровское правительство решило интерпретировать этот отказ как отход британцев от важнейшего принципа паритета, якобы обещанного Германии в декабре 1932 г. 14 октября 1933 г. Гитлер объявил, что больше не желает терпеть унизительный второсортный статус Германии, вследствие чего она покидает переговоры о разоружении и выходит из Лиги Наций [179] . Гитлер сделал этот шаг при полной поддержке Бломберга и министра иностранных дел Константина фон Нейрата и горячем одобрении со стороны Шахта и наиболее активных политиков из числа представителей германской промышленности. Не может быть никаких сомнений и в том, что этот смелый шаг, покончивший с последним унизительным пережитком Версальского договора, был с огромным пониманием встречен немецкой публикой. Однако за кулисами в Берлине царили панические настроения. Бломберг и Геринг явно ожидали, что Польша и Франция ответят на этот жест военной интервенцией. Готовились отчаянные планы по обороне Берлина. Но в конечном счете Третий рейх еще раз выиграл от разобщенности его врагов. Зимой 1933–1934 гг. французское правительство было парализовано неожиданным всплеском местной фашистской активности, кульминацией которого стали ожесточенные уличные бои в начале 1934 г. [180] Польша в начале 1934 г. была нейтрализована экономическими уступками и договором о дружбе. Тем не менее агрессивные действия Берлина, как это впоследствии случится еще не раз, породили ощущение угрозы, которое, в свою очередь, послужило оправданием для ускорения перевооружения Германии [181] . Все три рода войск вооруженных сил страны подготовились к освоению 35 млрд рейхсмарок, обещанных им их благодетелем, в роли которого выступил Рейхсбанк. Первыми на старт вышли Геринг и новое Рейхсминистерство авиации (рма). Принятые в 1932 г. планы предусматривали создание секретных военно-воздушных сил, насчитывающих 200 машин. В середине сентября Мильх увеличил запланированную на 1935 г. численность фронтовой авиации до 2000 машин [182] . Как мы увидим ниже, тем самым было положено начало гигантской программе промышленного строительства, контролировавшейся геринговским Министерством авиации. Армия окончательно приняла свою расширенную программу вооружений в декабре 1933 г [183] . Наращивание армии должно было происходить в два четырехлетних этапа. К концу 1937 г. следовало создать постоянную армию численностью в 21 дивизию или 300 тыс. человек, которая в военное время могла быть увеличена до 63 дивизий. Германское руководство надеялось, что этого хватит для эффективной обороны в случае совместного удара со стороны Польши и Франции. Наступательные мощности предполагалось создать в ходе следующего четырехлетнего этапа, с 1938 по 1941 гг. Армейская программа, принятая в декабре 1933 г., важна в том отношении, что в ней была запрограммирована дальнейшая радикализация внешней политики Гитлера. С тем чтобы выполнить поставленную задачу и создать вооруженные силы численностью в 300 тыс. человек, в течение двух ближайших лет следовало учредить воинский призыв, что представляло собой грубейшее нарушение Версальского договора. Более того, нужно было решить проблему Рейнской области. Согласно условиям договора зона к западу от Рейна оставалась демилитаризованной. Это означало невозможность защиты Рура, сердца германской тяжелой промышленности. Но без индустриальных ресурсов Рура никакие реалистичные планы по ведению войны были невозможны. Поэтому самое позднее к концу 1937 г. следовало полностью восстановить германский контроль над Рейнской областью. С декабря 1933 г. часы начали отсчитывать время до момента конфронтации с Францией.
177
Domarus, I. 269-78.
178
См.: Weinberg, Foreign Policy /, 89–93, 111-14.
179
Dengg, Deutschlands Austritt, 278–306.
180
Р. Bernard and H.Dubief, The Decline of the Third Republic igi4~igg8 (Cambridge, 1988), 219-28.
181
B. R. Kroner, «Der starke Mann im Heimatkriegsgebiet»: Generaloberst Friedrich Fromm. Fine Biographie (Paderborn, 2005), 219-21.
182
H. Pophanken, Gr"undung und Ausbau der «Weser»-Flugzeugbau GmbH 1933 bis 1939 (Bremen, 2000), 25, 30; Homze, Arming, 46–62; Budrass, Flugzeugindustrie, 293–335.
183
Das deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg (далее DRZW) (Frankfurt, 1989), 1. 487–8; W. Deist, The Wehrmacht and German Rearmament (London, 1981), 28–31.
В свете этого противостояния можно было бы ожидать, что гитлеровское правительство постарается защититься, наладив более тесные связи с Великобританией. Однако в декабре 1933 г. при полной поддержке кабинета, Шахт усилил нажим на финансовом фронте, просчитав его таким образом, чтобы как можно сильнее задеть и британцев, и американцев. В июне 1933 г. мораторий Шахта вызвал столь сильные протесты, что Германия была вынуждена отступить и продолжить выплату как основной части долга зарубежным кредиторам, так и процентов – по крайней мере в половинном объеме. На еще более благоприятных условиях удалось договориться с голландцами и швейцарцами [184] . Эти страны, несмотря на их небольшой размер, входили в число крупнейших краткосрочных кредиторов Германии. Кроме того, в качестве крупных покупателей германского экспорта они являлись жизненно важным источником твердой валюты. Поэтому на переговорах с Рейхом они находились в выигрышной позиции. Например, если бы Швейцария навязала Германии принудительное клиринговое соглашение, объявив удовлетворение интересов своих кредиторов приоритетным по отношению к германской экспортной выручке, то это бы лишило Рейхсбанк твердой валюты, в которой он отчаянно нуждался, чтобы оплачивать импорт сырья и продовольствия из США и Британской империи [185] . С другой стороны, голландцы и швейцарцы были весьма заинтересованы в сохранении торговых связей со своей намного более крупной соседкой и более чем обоснованно опасались того, что за их спиной будет заключено невыгодное для них соглашение об урегулировании долга с Великобританией и США. Итогом стали клиринговые соглашения, в соответствии с которыми голландцы и швейцарцы брали на себя обязательство широко открыть свои двери для германского импорта в обмен на готовность Германии продолжить выплаты по голландским и швейцарским долгам. Представители британских и американских кредиторов громко, но тщетно протестовали против этого неравноправного договора. Восемнадцатого декабря, ровно в тот момент, когда был окончательно выработан новый план по увеличению численности германской армии, Шахт объявил об одностороннем сокращении уровня выплат зарубежным кредиторам с 50 до 30 %. Британцев особенно возмутило то, что этот мораторий распространялся и на займы по планам Дауэса и Янга, хотя предполагалось, что выдававшие их кредиторы обладают первоочередным правом на германские ресурсы [186] . Ярость в Лондоне и Вашингтоне не знала пределов. В январе 1934 г. британское правительство предъявило Германии формальный ультиматум, согласно которому в случае, если Шахт не вернется за стол переговоров, германская выручка от экспорта в Британию будет подлежать принудительному клирингу. Британские власти возьмут ее под свой контроль и будут удерживать из нее суммы, призванные удовлетворить претензии Сити. Такая жесткая реакция британцев заставила Шахта временно отступить. На апрель 1934 г. было назначено общее собрание кредиторов в Берлине, а обслуживание займов, полученных в соответствии с планами Дауэса и Янга, временно возобновилось.
184
W. A. B"olcke, Deutschland als Welthandelsmacht, 1930–1945 (Stuttgart, 1994), 23–6.
185
Эти опасения впервые были выражены в меморандуме Рейхсбанка, составленном 28 марта 1933 г.: BAL R2501 6439, 165–208. В дальнейшем они повторялись в ходе всех дискуссий. См. полезное резюме в: R25016604, 375–404.
186
Wendt, Economic Appeasement, 162-9; Forbes, Doing Business, 74–82.