Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики
Шрифт:
Каким бы ограниченным ни было снабжение гражданского общества сложными потребительскими товарами, вермахт вовлек население – в первую очередь мужское – в коллективное потребление всех плодов современной промышленности [484] . Нельзя сказать, что вермахт не понимал ограниченные возможности немецкой экономики. Неполная модернизация Германии четко отражалась на деятельности вермахта. Большинство гитлеровских солдат шло в бой пешком и было вынуждено довольствоваться в основном гужевым транспортом. В этом смысле германская армия 1930-х и 1940-х гг. была обречена на то, чтобы оставаться, как выразился один историк, «армией бедных». Но с другой стороны, молодые люди, служившие в вермахте, состояли в рядах организации, которая бесспорно служила орудием индустриальной модернизации. Как и во время Первой мировой войны, служба в армии давала многим молодым людям возможность впервые непосредственно ознакомиться с грузовиками и легковыми машинами [485] . Несмотря на недостатки «народных радиоприемников», в 1930-е гг. в радиооборудование и электронную инфраструктуру вермахта были вложены сотни миллионов рейхсмарок. И каждый немецкий солдат был знаком с основными принципами работы радио. В этом смысле в наибольшей степени выделялись люфтваффе. Если германская армия во многих отношениях все еще существовала в XIX веке, то идея «бедных ВВС» несостоятельна сама по себе. К концу 1930-х гг. на люфтваффе и связанные с ними отрасли трудились сотни тысяч человек. Даже если летать умело всего несколько тысяч человек, еще сотни тысяч обслуживали инфраструктуру, требовавшуюся для полетов, а еще миллионы в фантазиях отождествляли себя с люфтваффе, осуществившими давнюю мечту о национальных военно-воздушных силах [486] . По крайней мере в этом смысле идея о зажиточном Volksgemeinschaft вышла за рамки простой риторики. Если Германия не могла сравняться с США в плане частного потребления, имея гораздо меньше автомобилей, радиоприемников и холодильников на душу населения, то она по крайней мере была
484
A. L"udtke, «Ikonen des Fortschrittes», in A. L"udtke, I. Marssolek, A. von Saldern (eds.), Amerikanisierung: Traum und Alptraum im Deutschland des 20. Jahrhunderts (Stuttgart, 1996), 199–210. Подробный разбор того, как эволюционировала пропаганда вермахта, см. в: E.-M. Unger, Illustrierte als Mittel zur Kriegsvorbereitung in Deutschland 1933 bis 1939 (Cologne, 1984), 137–270.
485
K. M"oser, «World War I and the Creation of Desire for Automobiles in Germany», in S. Strasser, C. McGovern and M.Judt, Getting and Spending: European and American Consumer Societies in the Twentieth Century (Cambridge, 1998), 195–222.
486
P. Fritzsche, A Nation of Fliers: German Aviation and the Popular Imagination (Cambridge, Mass., 1992), 185–219.
6. Спасение крестьянства
На первый взгляд наиболее заметным различием между экономическим положением Германии, Великобритании и США являлись колоссальные источники сырья и земельные угодья, имевшиеся у двух последних благодаря огромной территории США и многочисленным владениям Британской империи. Нехватка земли служила едва ли не самым важным фактором из всех, что стояли за прорывом европейцев во внешний мир, еще с XVII в. оказывавшим глубочайшее влияние на глобальный баланс сил [487] . Наряду с наукой и техникой, представлявшими собой рационалистическое наследие европейского Ренессанса и Просвещения, в число принципиальных компонентов модернизации входило и ненасытное стремление европейцев избавиться от бедности посредством захвата и заселения обширных «пустых» земель в Евразии, Америке и Австралии. Итогом этих процессов к концу XIX в. стало резкое перераспределение земельной собственности и населения. При этом коренное население Северной Америки, а также большей части Латинской Америки и Австралии подверглось более-менее целенаправленному геноциду. Для работы на плантациях риса, сахарного тростника и хлопка через Атлантику из Африки было доставлено 30 миллионов рабов. 40 миллионов европейцев отправились за моря в надежде повысить свой уровень жизни. В противоположную сторону текли товары, произведенные на покоренных и заселенных землях, – и к концу XIX в., когда резко снизилась стоимость перевозок, этот поток превратился в потоп. В результате произошла впечатляющая революция в глобальной системе снабжения продовольствием, которая, в свою очередь, отразилась на многочисленном крестьянском населении Европы [488] .
487
J. С. Weaver, The Great Land Rush and the Making of the Modern World, 1650-igoo (Montreal, 2003); A. W. Crosby, Ecological Imperialism: The Biological Expansion of Europe, goo-lgoo (Cambridge, 1986).
488
О размышлениях современников на эту тему см.: D. Goodman and М. Watts (eds.), Globalising Food: Agrarian Questions and Global Restructuring (London, 1997).
И эти эпические события, имевшие глобальный размах, мы должны иметь в виду при анализе национал-социализма и, в частности, его аграрной политики. Слишком часто поглощенность Гитлера и его сподручных проблемами «жизненного пространства», продовольствия и сельского хозяйства воспринимается как prima facie свидетельство атавистичности и отсталости нацистов. Трудно представить себе более ошибочное суждение. Приобретение территорий и естественных ресурсов не было нелепой манией идеологов расизма. К тому же самому стремилась вся Европа на протяжении по крайней мере последних двухсот лет. Разумеется, процесс европейской экспансии в целом остановился к 1914 г. Но важное исключение из этого правила мы встречаем в Евразии, где Россия не прекращала попыток заселить и развивать обширные территории к востоку от Урала. И именно на восток старался направить тягу немцев к экспансии Гитлер. Вопрос о том, какой ответ должны дать европейские общества и их сельское население на новый глобальный расклад в сфере снабжения продовольствием, представлял собой отнюдь не маргинальную проблему. Это был один из ключевых вопросов, вставших перед европейскими обществами в XX в.
За таким серьезным исключением, как Великобритания, во всех остальных странах Европы значительная доля населения продолжала заниматься сельским хозяйством еще и во второй половине XX в. [489] В Германии 1930-х гг. крестьянская жизнь, прославлявшаяся нацистскими аграриями, не была архаичной фантазией. Социальная реальность, которую она описывала, была более чем живой. Хотя германскую экономику начала XX в. принято считать современной, динамичной, передовой и способной на конкуренцию в глобальном масштабе, на самом деле заметное меньшинство германского населения вплоть до 1950-х гг. по-прежнему кормилось за счет земли, причем во многих случаях в условиях чрезвычайной отсталости [490] . Согласно переписи 1933 г., в сельском хозяйстве трудилось не менее 9 млн 342 тыс. человек, что составляло почти 29 % рабочей силы в стране. И помимо крестьян, не имевших других занятий, еще многие миллионы немцев частично кормились со своих мелких земельных участков, либо разводили дома свиней и кур [491] . По данным этой же переписи, 32,7 % населения страны проживало в сельских поселениях, имевших менее 2 тыс. жителей. Если прибавить к этим людям тех, кто жил в небольших рыночных городах (населенных пунктах, имеющих право организовывать рынки, но не городской устав и право на самоуправление. – Прим, ред.) с населением от 2 тыс. до 20 тыс. человек, то эта доля дойдет до 56,8 %. Но эта статистика не в состоянии донести до нас, насколько отсталой была жизнь многих немецких крестьян еще и в 1930-х гг. В этом отношении более показательны фотографии. На сделанных в межвоенный период групповых снимках учеников сельских начальных школ мы сплошь и рядом видим ряды босоногих детей, чьи родители были слишком бедны для того, чтобы обеспечить их обувью – по крайней мере на лето [492] . Снимки полевых работ изображают изможденных стариков, сгорбившихся над примитивными плугами, в которые впряжен тощий скот [493] . Сенокос, жатва, молотьба, такое грязное и тяжелое занятие, как сбор урожая картофеля и свеклы— все это делалось вручную. И в то время как половина германского населения жила в непосредственной близости к деревне, многие другие еще хранили память о недавнем переселении в город. Сам Гитлер решил начать Mein Kampf с рассказа о том, как его отец, «сын бедного селянина», перебрался в Вену из гористой провинции Нижняя Австрия и получил место чиновника, но после выхода в отставку поселился на ферме «рядом с рыночной деревушкой Ламбах <…> тем самым замкнув круг своей долгой и трудолюбивой жизни возвращением к корням предков» [494] . Нацистская аграрная теория с ее напыщенной и расистской риторикой на тему крови и почвы и высокопарными идеями о будущем немецкого крестьянина не была атавистическим покровом, наброшенным на современное индустриальное общество. Нацизм, и в качестве идеологии, и в качестве массового политического движения, представлял собой порождение общества, все еще находившегося в переходном состоянии.
489
См. яркое описание, сделанное современником: H.H.Tiltman, Peasant Europe (London, 1934).
490
Аграрно-индустриальный дуализм германской экономики в межвоенный период подчеркивается в: В. Lutz, Der kurze Traum immerwahrender Prosperitat (Frankfurt, 1989).
491
См. об этом в случае шахтеров: M.Prinz and H.Hanke, «„Man weiss nicht, was noch kommt“: Zum Wandel wirtschaftlicher Zukunftsvorstellungen seit dem Ersten Weltkrieg im Spiegel bergmannischen Wohnens», in M. Prinz and M. Frese (eds.), Politische Zasuren und gesellschaftlicher Wandel im 20. Jahrhundert (Paderborn, 1996), 35–58.
492
См. примечания Бесселя в: M. Fulbrook (ed.), German History since 1800 (London, 1997), 251.
493
L. Wiethaler, Lust und Plage der alten Bauernarbeit (Mirskofen, 1983).
494
A. Hitler, Mein Kampf (Boston, 1947), 4–5.
Маниакальная одержимость Гитлера темой еды также была связана с актуальными для Германии проблемами. Со второй половины XIX в. Западная Европа не знала голода – в значительной степени благодаря тому, что она имела возможность эксплуатировать новые обширные заморские источники снабжения. Однако Первая мировая война вернула вопрос об обеспечении продовольствием в повестку дня европейской политики [495] . Британская и французская блокада, не приведя к откровенному голоду, все же сумела вызвать в Германии и Австрии эпидемию хронического недоедания, на которую часто возлагают вину
495
A. Offer, The First World War: An Agrarian Interpretation (Oxford, 1989).
496
C. P. Vincent, The Politics of Hunger: The Allied Blockade of Germany, 1915–1919 (Athens, Ohio, 1985), 124–51.
497
A. Liidtke, «Hunger in der Grossen Depression: Hungerfahrungen und Hungerpolitik am Ende der Weimarer Republik», Archivfur Sozialgeschichte, 27 (1987), 145-76.
498
R. W. Davies, M. Harrison and S. G. Wheatcroft, The Economic Transformation of the Soviet Union, 1913–1945 (Cambridge, 1994), 62–4.
В этом смысле можно сказать, что оригинальность и радикализм национал-социализма заключались в его нежелании удалять эти элементарные вопросы модернизации из программы XX в. Разумеется, удовлетворенным победителям в Первой мировой войне было более чем удобно объявить вопрос «жизненного пространства» закрытым. По сравнению с густонаселенной Германией во Франции на одного человека приходилось намного больше земли, не говоря уже об обширных колониальных владениях этой державы. Великобритания и США контролировали основные сельскохозяйственные угодья в Северной Америке и в Австралазии. С учетом их полного доминирования на морских путях едва ли стоило удивляться тому, что они радовались упадку сельского хозяйства в Германии и возраставшей зависимости ее городского населения от импортного продовольствия. Оказываясь признавать это состояние дел в качестве неизбежного, нацистская Германия не пыталась повернуть время вспять.
Она просто не желала смиряться с тем, что то распределение земель, ресурсов и населения, которое сложилось в результате колониальных войн XVIII и XIX в., является окончательным. Она не желала смиряться с тем, что Германия занимала в мире положение мастерской среднего размера, полностью зависевшей от импортного продовольствия. Это, по мнению Гитлера, обрекало страну на «расовую гибель». В условиях перенаселенности и низких заработков в городской экономике семьи горожан станут делать все, чтобы снизить уровень рождаемости. Самые одаренные и способные будут эмигрировать на новые земли, предоставляющие им больше возможностей для раскрытия своих талантов. Из-за недостатка естественных ресурсов германская экономика никогда не сможет подняться на уровень США с их показным богатством. И если Германия когда-нибудь станет серьезным конкурентом других держав в международной торговле, то ее участь окажется в руках британских и еврейских адептов глобального либерализма, которые без колебаний развяжут вторую, опустошительную мировую войну, в то же время подрывая германский тыл посредством блокады.
По сути сельское хозяйство представляло собой важнейший вопрос для всего правого крыла политического истеблишмента Германии. И не случайно в кабинете, сформированном 30 января 1933 г., должность министра сельского хозяйства первоначально досталась Альфреду Гугенбергу. И если Гугенберг тянул с созданием рабочих мест, то на посту министра он проявил рвение, укрепляя протекционистские стены, отгораживавшие немецкое сельское хозяйство от мировых рынков [499] . С тем чтобы еще лучше защитить интересы производителей зерна, он основал центральное агентство по закупкам, гарантировавшее всем производителям минимальную цену. В июне 1933 г. германские фермеры-должники фактически были выведены за рамки обычной кредитной системы, получив полную защиту от своих кредиторов. Импорт стал квотироваться, чего давно добивалось аграрное лобби. Именно сельскохозяйственный протекционизм Гугенберга, не признававший никаких ограничений, впервые позволил международному сообществу отведать вкус неприкрытой агрессии, которой следовало ожидать от гитлеровского правительства. По сравнению с Гугенбергом даже Ялмар Шахт выглядел либералом. Но худшее было впереди. После того как в результате скандала на Всемирной экономической конференции Гугенберг подал в отставку со всех должностей, министром продовольствия и сельского хозяйства стал Рихард Вальтер Дарре, возглавлявший аграрную организацию НСДАП. Таким образом, это министерство стало единственным экономическим министерством, во главе которого стоял настоящий нацист. Себе в помощники Дарре выбрал Герберта Бакке – своего близкого соратника и давнего члена партии. Совместно Дарре и Бакке разработали программу аграрной политики, которой было суждено преобразовать крупный сектор германской экономики.
499
G. Corni and H.Gies, Brot, Butter, Kanonen: Die Ernahrungswirtschaft in Deutschland unter der Diktatur Hitlers (Berlin, 1997), 43–62.
Рихард Вальтер Дарре родился в 1895 г. в семье немцев, переселившихся в Аргентину. Как и для Гитлера, Первая мировая война стала для него спасением [500] . Он был выгнан из школы, не получив аттестата зрелости, служившего пропуском в респектабельный средний класс. Война дала Дарре второй шанс. Благодаря знакомствам, приобретенным в окопах, он смог возобновить обучение, поступив в Сельскохозяйственный институт в Галле, который окончил в 1925 г., написав магистерскую диссертацию о разведении свиней. На протяжении следующих лет, опираясь на свои познания в сфере наследственности у животных и классические антисемитские тексты XIX в., он пришел к особенно экстремистской версии аграрного расизма. Написав еще две книги, он приобрел репутацию ведущего молодого идеолога правых сил, тесно связанного с националистическим обществом, известным как Artamanen-Gesellschaff [501] . Дарре познакомился с Гитлером в 1930 г. через общих друзей в Тюрингии и вскоре после этого вступил в Нацистскую партию, получив специальное задание: создать аграрную организацию. В течение трех лет аграрная организация Дарре завоевала германскую деревню. Позиции фермерских организаций, в которых доминировали юнкерские круги, были полностью подорваны. На выборах в марте 1933 г. аграрные избирательные округа Северной и Восточной Германии находились в числе тех немногих немецких регионов, в которых Гитлер получил то абсолютное большинство, к которому стремился. Помимо важности аграрного вопроса самого по себе, значение крестьян как политической силы наделило Дарре, их бесспорного вождя, серьезным политическим влиянием в первые годы существования нацистского режима. На бутафорских выборах в полностью нацистский рейхстаг, состоявшихся в ноябре 1933 г., Дарре шел в партийном списке седьмым после Гитлера, Рудольфа Гесса (заместителя Гитлера), Вильгельма Фрика (нацистского министра внутренних дел), Геринга, Геббельса и Рема (вождя штурмовиков). Впечатляющими демонстрациями политической силы Дарре стали ежегодные праздники урожая, первый из которых был проведен в октябре 1933 г. на склонах горы Бюкеберг (Нижняя Саксония). Эти праздники своим размахом превосходили ежегодные партийные съезды в Нюрнберге, и политическая элита нового режима никак не могла себе позволить не отмечать их своим присутствием.
500
Текст ниже опирается на: G. Corni and Н. Gies, Blut undBoden: Rassenideologie und Agrarpolitik im Staat Hitlers (Idstein, 1994), 17–24.
501
R. W. Darre, Das Bauerntum als Lebensqiill der Nordischen Rasse (1928).
Но Дарре был не только крайне успешным политическим организатором. Помимо этого, он оказал глубокое влияние на Генриха Гиммлера и подчиненные ему СС. Гиммлер еще до 1930 г. познакомился с Дарре через Artamanen. И Гиммлер, и Дарре учились в сельскохозяйственном институте и разделяли неподдельный интерес к археологии и к таинственной древней истории германских племен [502] . Именно с подачи Дарре С С начали превращаться из братства единомышленников в устойчивое и постоянно расширяющееся сообщество расово чистых семей – Sippengemeinschaft (родовое сообщество). Члены СС, желавшие вступить в брак, должны были получить разрешение от основанного Дарре SS-Sippenamt (родового управления). Впоследствии связи между СС и верхушкой аграрного крыла НСДАП только укреплялись. Дарре требовал от всех своих ведущих сотрудников по Министерству сельского хозяйства вступления в С С. В частности, Бакке впоследствии занимал высокую должность в СС и поддерживал тесные отношения с Гиммлером. Разумеется, дело не обходилось и без соперничества [503] . В конце 1930-х гг. личные отношения между Дарре и Гиммлером сильно ухудшились. Однако гиммлеровские С С чрезвычайно тесно сотрудничали с Гербертом Бакке как и. о. министра сельского хозяйства. Эти связи между аграриями и СС важно иметь в виду, если мы хотим понять, каким образом двойная проблема поддержки германского крестьянства и снабжения страны продовольствием со временем породила некоторые из наиболее радикальных и чудовищных программ Третьего рейха.
502
F.-L. Kroll, Utopie als Ideologic: Geschichtsdenken und politisches Handeln im Dritten Reich (Paderborn, 1998); R. Breitman, The Architect of Genocide: Himmler and the Final Solution (London, 1991); P. Padfield, Himmler Reichsfuhrer SS (London, 1990).
503
U. Mai, «Rasse und Raum»: Agrarpolitik, Sozial- und Raumplanung im NS-Staat (Paderborn, 2002), 113-54.