Цена счастья
Шрифт:
Луиза робко обратилась к присутствующим.
— Может быть, вы все правы и ничего не произошло. Но я больше не могу спать в этой комнате. Правда, не могу. — Она еле сдерживала слезы.
Барнаби, поддавшись порыву жалости, гувернантку за обе руки и тепло ей улыбнулся.
— Обещаю, вы больше не будете спать в этой комнате, моя дорогая. Эмма, ты холодная, как лягушка. Я собираюсь поработать еще несколько часов. Пускай Луиза переночует в нашей спальне.
Луиза Пиннер, это запуганное, как заяц, и в то же время хитрое создание, ляжет в их супружескую постель! Эмма с возмущением посмотрела на мужа. Ему, видимо,
— Идите спать, — распорядилась Эмма, обращаясь к Луизе. — Но боюсь, что мне, как и Барнаби, больше не хочется ложиться. Пожалуй, я посижу у огня.
Утром ночное происшествие должно было показаться нелепостью, потревожившей сон. Однако для Эммы, подавленной и усталой после ночи, проведенной в кресле у камина — в то время как Луиза, слегка похрапывая, нежилась в ее постели, а Барнаби работал внизу, — ночной кошмар все еще продолжался. Ей не стало легче от того, что Барнаби пребывал в веселом и игривом расположении духа: за ночь упорного труда ему удалось преодолеть затруднения, связанные с развитием криминального сюжета, и он был доволен собой. Когда Барнаби поднялся наверх, приговаривая со свойственной его брату Руперту театральной сердечностью: «Как поживают мои дорогие девочки?», а Луиза, лукаво склонив голову набок, промурлыкала: «Ну, разве не душка? Я нахожу, что ваш супруг необыкновенно мил», Эмма готова была надавать пощечин им обоим. Она всю ночь ждала прихода Барнаби, но больше не испытывала уважения к его творчеству; она оставалась равнодушной к льстивым речам преуспевающего писателя.
Снова пошел дождь, ненастный день казался нескончаемым. С трудом ей удалось угомонить расшалившихся детей; затем пришлось убеждать Луизу в том, что в своей комнате она может чувствовать себя в безопасности, если не хочет перебраться в одно из чердачных помещений; стараться не замечать сентиментальной мечтательности, появлявшейся в глазах Дадли, когда он смотрел на Луизу (как мог он, полжизни оставаясь равнодушным к женщинам, увлечься истеричной и бесцветной особой, то есть мисс Пиннер?); подыгрывать фальшивой сердечности Руперта и прислушиваться к злобному бормотанию миссис Фейтфул. На пестром фоне немыслимо сложных характеров обитателей дома горстка вымышленных персонажей, роившихся в воображении Барнаби, не представляла для Эммы ни малейшего интереса.
Эмма не сомневалась: ее дурное настроение прежде всего объясняется смертельной усталостью, а тут еще нескончаемый дождь, точно слезы, струящиеся по оконным стеклам. Ни одна живая душа не разделяла ее тоски. Даже плаксивая Луиза, которую Дадли окружил приторным вниманием, чувствовала себя героиней, хотя один бог знал почему. Но самым тяжким испытанием была неудержимая болтливость Ангелины, которая тяжелой шаркающей походкой шмыгала по дому с сияющим лицом и неотвратимостью надвигающегося смерча.
Сейчас служанка распоряжалась на втором этаже, и Эмма слышала, как она рассказывает детям очередную бессмысленную
— Ха! Ха! Ха! Кто же это сотворил такую шалость? Летучая мышь, не иначе! Чего вы добиваетесь, маленькие дьяволята? Знатная шутка!
Дети кинулись вниз, чтобы поделиться рассказом о невероятном событии.
— Ангелина нашла летучую мышь в комнате мисс Пиннер! Фу, мы ненавидим летучих мышей! Они приносят несчастье.
Появилась Ангелина, шедшая вразвалку, с расплывшимся в тупой улыбке лицом. Она не испытывала никакого отвращения к дохлой, со скрюченными ланками, летучей мыши, которую держала в руке.
— Я нашла ее на полу в вашей комнате, мисс, — торжественно сообщила она, глядя на Луизу. — Кто-нибудь сыграл с вами злую шутку или вы коллекционируете дохлых мышей?
Дети оценили юмор Ангелины и залились веселым смехом. Луиза, сильно побледнев, вскрикнула:
— Господи! За что? В прошлый раз мне подложили дохлую мышку. — Она в отчаянии заломила руки и с мольбой посмотрела на Эмму, которая не знала, что сказать.
По правде говоря, ее тоже охватил страх, который легким ознобом пробежал по спине. Эмма слышала от детей, что Ангелина таскала в своих необъятных карманах всякую пакость, вроде дохлых пауков, может быть, и мышей… Но служанка выглядела такой веселой и беззаботной, словно не имела к мерзким жестоким проделкам ни малейшего отношения.
Подошел Барнаби и тут же вполне правдоподобно объяснил случившееся:
— Теперь все ясно, Луиза. Вот виновник испугавшего вас зловещего стука. Бедная мышь металась по комнате, прежде чем околеть. Вы не видели ее?
— Не-ет! — Луиза содрогнулась всем телом и заплакала. — Ах нет. Я этого не вынесу!
Ангелина взглянула на гувернантку с нескрываемым презрением.
— Это существо совершенно безвредно, мисс. Бедное маленькое создание. Скажу Вилли, чтобы он сделал из несчастной жертвы чучело в знак памяти. Как-нибудь приходите посмотреть мою коллекцию, мисс. Там и бабочки, и стрекозы, пауки, и жуки, и чудесная пятнистая сова…
Барнаби, как и в первый раз, взял Луизу за руку и рассмеялся, глядя ей в лицо.
— Глупышка, — снисходительно пожурил он девушку, — вы не должны бояться таких пустяков.
Луиза жалобно всхлипнула.
— А я боюсь! Ничего не могу с собой поделать. — Но ее глаза вспыхнули от удовольствия, она была польщена вниманием Барнаби.
Ангелина наконец-то удалилась, но Мегги подлила масла в огонь:
— Неужели летучая мышь действительно хлопала крыльями у вас в комнате, мисс Пиннер? О-о, я бы не выдержала и закричала!
— Не беспокойся, детка, мисс Пиннер так и поступила, — заверил дочку Барнаби. Луиза смутилась:
— Летучие мыши, луна и прочая чертовщина… Я, должно быть, схожу с ума.
— Но что помешало летучей мыши спокойно висеть на потолке вниз головой? — иронизировала Эмма. — Почему она сдохла?
— Я думаю, от старости, — пошутил Барнаби. — Все живое рано или поздно умирает.
— Но мы до сих пор не встречали мертвых летучих мышей, — заупрямилась Эмма.
— Что ты предлагаешь, дорогая? Вскрыть ее труп?
— Ничего. — Если бы Эмма так не презирала любимого способа защиты мисс Пиннер, она разразилась бы слезами. Но она не представляла себе несклонного к сентиментальности Барнаби с двумя рыдающими женщинами на руках.