Цена сокровищ: Опасные тайны Китеж-града

Езерская Елена

– Вот и отлично, – по-видимому, кивнул говоривший. – До встречи, и – спасибо вам.

Вообще-то Марианна могла бы и предупредить о возможном появлении на моем горизонте человека из прокуратуры – я позвонил Олегу домой в тот же вечер, как увидел сообщение в бегущей строке. Марианна рыдала в трубку и все твердила – я так и знала, я всегда боялась, что эти его громкие дела до добра не доведут, я ему говорила – черт с ними, с деньгами, как-нибудь проживем, был бы жив и здоров, но, честно говоря, я не очень ей верил.

Я знал Марианну еще до их свадьбы с Олегом – он привел ее на десятилетие класса. Я видел – ей льстило, что ее друг – перспективный молодой адвокат, и почти весь вечер Марианна без умолку трещала о его очередном грандиозном успехе, кажется, фирма, в которой в те годы работал Олег, защищала какого-то предпринимателя, подозреваемого

в заказном убийстве компаньона по бизнесу. Олег тогда был помощником известного законника и после этого дела стал получать собственные заказы. Он очень резко пошел в гору и вскоре при посредничестве своего учителя и мэтра Калиновского создал собственную юридическую контору. Стал мелькать на телевидении, не гнушался привлекать к себе внимание скандальными заявлениями, потом так же искренне отказывался от них, но все время оставался на плаву. Его считали душкой, ему доверяли, и его профессиональный рейтинг неизменно оставался высоким. По числу побед и количеству самопиара.

Марианна недолго работала секретарем в его конторе, потом Олег сделал ее помощницей, а когда пошли дети – неработающим партнером. И мне не надо было собирать о них сведения, вмешиваться в их личную жизнь, чтобы понять, насколько Олег дорожил своими близкими. Достаточно было взглянуть на то, как Марианна и трое их детей одеты, насколько они ухожены и спокойны, насколько упакован их быт и чем заняты их, и особенно ее, мысли – дом, дети, дети, дом, хороший отдых и понятные жизненные удовольствия: еда, сон и немного «гламура».

Олег был помешан на семье, еще в школе я отметил, что идея мужского продолжения – построить дом, посадить дерево, вырастить сына – для него не просто слова. Шесть лет назад он затеял строительство большого загородного дома и той же зимой уже приглашал меня приезжать к ним на Николину покататься на лыжах. Дерево Олег собственноручно недавно посадил во дворе дома своей московской квартиры – ради этого принял участие в субботнике по озеленению и теперь регулярно заботился о своем саженце. А мальчишек у него было двое. Старшего он определил в кадетский корпус, о младшем они с Марианной еще спорили. Что до единственной дочери – тут он и подавно был типичным сумасшедшим отцом и самозабвенно обожал ее… Я спохватился и вздрогнул – кажется, я сказал «был»? Нелепая мысль и нелепые страхи.

Я бросил взгляд на часы автоответчика – десять утра. Через полчаса у меня начинаются две пары предсессионных консультаций, а потом от академии до Новинского – рукой подать. Я подумал, что должен успеть. Я оделся и вышел – захотелось немного прогуляться до занятий. Продышать и проветрить мозги. Старый испытанный способ душевной саморегуляции – хождение меня всегда успокаивало. Особенно при такой погоде. Весна стояла по-летнему теплая, все вокруг расцвело вне сезона, быстро и густо. В ближайшие дни ожидали затмения – второго в этом году. Старый центр задыхался от пекла в районах пересечения магистралей и Садового кольца, но на узких улочках в прибульварных кварталах можно было укрыться в тени дворовой зелени и маленьких скверов у школ. Я любил здесь ходить – переулками и проходными дворами, в тишине, без потока рядом спешащих людей и шума проезжающих мимо машин.

Есть поверье – в одну воду дважды не вступают. Не примета – философия. Веками проверенная рекомендация для каждого следующего поколения людей. Прошлое очень опасно. Переступил порог – не возвращайся. Слово – не воробей… Сделанного не воротишь… Человеческое суеверие в отношении прошлого во все времена руководствовалось единственной аксиомой: чем дальше от него, тем лучше. Отряхни прах со своих ног. Не беспокой тени предков. Не вызывай духов умерших. Не разрывай могил. Археологов долго считали падальщиками. О проклятии гробницы Тутанхамона шептались как о заслуженной каре за вторжение в посмертный мир обитателей Долины фараонов. Страх перед тем, что прошло, перед тем, кто ушел, настолько велик в человеке, что породил много табу, исполнение которых приводило к огромным лакунам в истории отдельных племен и народов. В одной из моих любимых книг Джеймс Фрезер приводил примеры того, как из страха перед прошлым из жизни той или иной общности выпадали целые столетия, а вместе с ними становились мертвыми целые языки или отдельные лексемы, отсутствие которых в живом языке и в летописи делало невозможной саму историческую науку. Соприкосновение с прошлым всегда и неизбежно несло гибель человеку и его душе. Жена библейского

царя Лота оглянулась и обратилась в соляной столб. Древнегреческий Орфей потерял возможность вернуть из царства мертвых свою возлюбленную, не удержавшись от того, чтобы не обернуться и не посмотреть на нее. У индейцев Амазонии есть верование в повелителя вод – демона по имени Ипупиара. Его ступни всегда вывернуты пятками вперед, и поэтому, когда вы убегаете от него, вы все время бежите к нему, и он неизбежно заманит вас в болотную гниль. Герой одного не очень успешного голливудского фантастического фильма пытался изменить прошлое и спасти свою невесту, но прошлое каждый раз повторялось и отнимало у изобретателя его девушку. Отчаявшись справиться с прошлым, ученый попал в будущее и там нашел новую любовь, которая избавила его от призраков давно минувших лет. Право же, только остроумный марксист мог пугать людей призраком будущего, призраки изначально – признак прошлого.

Я вступил на запретную территорию. Я позволил прошлому заманить меня в свое болото – я услышал печальную и прекрасную песню лесного демона и попал в расставленную им ловушку. И ничего другого – ни обязательств дружбы, ни клятвы верности школьному братству, ни пионерства с его максимализмом и стремлением помочь, спасти, поддержать, ни жалости к слабому и невинно страдающему. Только зов из прошлого, завораживающий, как голос Сирены, который, как известно, ведет корабли на рифы и мели.

Олег пришел ко мне из прошлого, заблудился в нем сам и потянул меня за собой. А я-то хорош – с какой легкостью дал себя провести! Не врал хотя бы самому себе: записная книжка Чернова – фальшивка, состряпанная для того, чтобы подловить меня на научном честолюбии, красивый повод поиграть на моих детских чувствах к Стелле, которая, вполне возможно, не так невинна и несчастна, как мне все это было представлено. И теперь меня станут дергать прокуратура, милиция, пойдут разговоры и, как всегда, просочатся за пределы служебных кабинетов правоохранительных органов, появится пресса, начнутся звонки и расспросы – кем вы, кому и для чего… Это называется – сам погибай и товарища не забудь.

Стоп! Я споткнулся о бордюр, проложенный поперек тротуара во дворе перед аркой, выходящей прямо к академии, и мысленно дал по тормозам. Кажется, я испугался? Неужели это я? Задрожал от одного звонка из прокуратуры, как будто речь шла об измене родине? Я трус или дело в чем-то другом? Чего я боюсь? Наверное, только одного – вновь обрести в себе восемнадцатилетнего мальчишку, который любил и был покинут. Я опасался не себя и не Стеллы, я хотел избежать власти иллюзии, которая внушает нам несбыточные мечты и надежды. До разговора с Олегом я жил спокойно и по-мужски довольно беззаботно. Я не желал становиться рыцарем на белом коне, я уже почти поверил в то, что могу быть кем-то обычным и немного занудным. Но – где там! Опять труба! Опять в поход! Сначала беда приключилась со Стеллой, теперь пропал Олег, а я-то тут при чем?..

– Еще раз спасибо, что пришли. – Парчевский поднялся из-за стола и протянул мне руку для пожатия. Он приехал раньше и не сказал ни слова о моем опоздании. – Садитесь, что-нибудь закажете?

– Пожалуй, я выпью минеральной, – кивнул я, пожимая в ответ его ладонь. Пожатие оказалось крепким, что внешне трудно было предположить в этом крупном, немолодом уже мужчине с одутловатым лицом человека, страдающего хроническим недосыпанием.

– Мои верительные грамоты… – Следователь потянулся правой рукой во внутренний карман пиджака, собираясь достать свое служебное удостоверение, но я остановил его жест – это лишнее. – Как хотите… Но для нас на самом деле важна эта встреча и этот разговор. Дело в том, что вы, судя по всему, последний человек, который общался и разговаривал с Емельяновым и его подследственной Черновой.

– Что значит – последний? – Я в недоумении взглянул на него. – И при чем здесь Стелла?

– Видите ли. – Парчевский посмотрел по сторонам, вздохнул и понизил тон голоса. – Эта информация не разглашается, но адвокат Емельянов – не единственный исчезнувший по этому делу.

Я невольно потянулся ближе к следователю, поставив локти на стол.

– Продолжайте, если, конечно, дальнейшее не служебная тайна.

– Разумеется, тайна… – Разговор опять на минуту прервался, следователь заказал подошедшему официанту бутылку минеральной воды – «с газом – без газа?», «без газа»; себе попросил капуччино и эклер с шоколадным кремом, подождал, пока официант отойдет, и снова продолжил свой рассказ.