Цена времени. Книга 3
Шрифт:
— Беглый огонь, — Стараясь оттянуть момент, сказал я. Гвардеец спешно подал флажками соответствующий сигнал «ракетчикам».
— Всем боекомплектом. — Испуганно глянув на меня, сигнальщик передал указание. Едва получив сигнал, гвардейцы споро принялись соединять цепочкой фитилей все заряды ракет. Ещё через пол минуты батарея доложила о своей готовности открыть огонь.
— Внимание. — Семафорист поднимает обе руки, извещая о скором залпе. — Готовься. — Левая рука сигнальщика опускается. Сейчас я отдам команду «огонь», он опустит правую руку и на крепость обрушатся все девятнадцать ракет из двух пусковых установок, почти наверняка, превратив огромную его часть в кострище.
Я уже набрал воздуха в грудь, готовясь отдать команду, как вдруг заметил что-то, выбивающееся из общей картины.
— Отставить, — Спешно прокричал я и гвардеец поднял левую руку, извещая об отмене обстрела. Я подбежал к стене повозок и снова всмотрелся в движение на стене. Робко выглядывая из бойницы, на лeгком утреннем ветерку развевалась белая тряпица. Почти тут же показал вторая такая же, а чуть позже — множество других. Тут я заметил какое-то движение прямо на башне. Человек, с такого расстояния казавшийся совсем маленьким, бесстрашно и лихо взобрался на самую верхушку башни и, выбросив с неё до того развевавшийся там флаг с витиеватым узором, стал размахивать белоснежным знаменем.
Ещё через пару минут, когда всеобщее ликование охватило сначала мой, а потом и соседние осадные лагеря, образованные ополченцами из города и немногочисленными наёмниками, пришедшими на галере с пушками и Мстиславом, единственные оставшиеся ворота в город стали медленно открываться. И вот, очень скоро, перед воротами неприступного детинца столпились несколько сотен его защитников. Безоружные, они вышли из крепости, надеясь на моё обещанное милосердие.
Само собой, я не собирался нарушать данных обещаний. И хотя защитник и малость опоздали со сдачей детинца и приняли решение о капитуляции лишь после начала обстрела, эта победа так меня порадовала, что я не стал атаковать безоружных, сдающихся на милость победителям, побеждённых. Все двести восемьдесят четыре человека, что вышли из детинца, были заключены под временную стражу в темницу крепости, а охранять их так символично стали те, кто в этой самой темнице до этого сидел. То есть та часть полка, которую Михаил ещё не успел перестроить на свой лад.
Что же до самого предателя воеводы, то его, как их оставшихся в живых сотников-предателей ждала самая неприглядная, зато весьма быстрая участь. Народ тому противиться не стал, скорее даже напротив, было много желающих собственноручно оборвать жизни предателей. Однако такого я всё же людям не позволил. Сразу после того, как наше объединённое войско вошло в город, у ближайшей крепостной стены были выстроены сотники и воевода. Приговор был приведён в исполнение на глазах у удовлетворённой толпы.
Оставался вопрос: что делать с пленными? С одной стороны, почти все они — отнюдь не опытные воины, набранные по кабакам и бандам, но с другой — ценный людской ресурс, который можно использовать на благо города. И идея буквально влетела в мою голову в процессе размышлений. Всех пленников собрали на площади, где некогда проходило вече. По периметру выстроились гвардейцы и ополчение из Борок, направив штыки в сторону пленных. Сейчас, без оружия и снаряжения, все они напоминали скорее бедных крестьян, чем воинов полка. Хотя это, наверное, от части правда. Всё же как таковых воинов среди них не было.
— Многие горожане и честные люди желают вашей смерти, — Начал я свою речь с трибуны. — Однако у вас есть шанс искупить свой долг перед Родиной. — Услышав об этом, пленники оживились. — С этого дня вы состоите в народной дружине. Все вы будете распределены в группы по три человека. Эти группы будут разбросаны по городу и станут выполнять самые разные задачи. Начиная с контроля за порядком, заканчивая тушением пожаров и помощи горожанам. Все вы будете носить на рукаве красные повязки, чтобы горожане могли вас узнать. Вам запрещается их снимать, носить любое оружие, кроме короткого копья и любую броню, кроме шлемов. За любой разбой, нападение или другое нарушение, включая попытку скрыть принадлежность к народной дружине или побег последует немедленная казнь без суда и следствия по законам военного времени. — После этих слов по толпе прошёлся испуганный ропот, а многие понурили головы. — На кошт себе
Глава 22. «Князь»
3 марта 1506 года.
Ситуация в городе постепенно начала стабилизироваться. Собравшееся в огромном количестве ополчение, неизвестно где доставшее так быстро столько копий и щитов, я стал постепенно распускать. Сам же, вместе с гвардией и отрядом из Борок, я принялся проводить в порядок детинец. Он пробыл в руках предателей совсем недолго, однако даже этого времени хватило, чтобы потерявший всякую честь полк успел привести его к почти полному запустению.
Вообще, народ вроде как признал во мне новую власть. Да, пока отнюдь не легитимную и самопровозглашённую. Однако никто не стал перечить мне ни когда я расположился в детинце, ни когда стал участвовать в управлении немногочисленными городскими предприятиями. В их глазах я видел лишь бесконечное доверие и какое-то необычное, даже непривычное признание авторитета, коим я сам себя вовсе и не считал.
Но нельзя сказать, что проблем не было вовсе. Процесс «революции», который так успешно расходился по сельской местности, в городе особой поддержки не встречал. Да и как таковых невольников здесь было не очень много. Холопов себе могли позволить лишь зажиточные горожане, коих, по понятным причинам, было меньшинство. И всё же я планирую в скором времени полностью искоренить среди местных такое понятие, как невольный труд. Как говорится, свободу рабочему и крестьянскому классу! Но только в рамках рыночной экономики, конечно. Во всяком случае, я понятия не имею, как здесь, без промышленных мощностей и значительных народных масс, радикально настроенных против буржуазии, можно построить социализм. А потому да простят меня ещё не родившиеся Маркс и Энгельс(рождение которых в будущем под большим вопросом), но коммунизму не быть.
Что же касается распространения революционных настроений в народе, то здесь, как утверждают мои сподвижники в многочисленных восторженных письмах, всё идёт полным ходом. Помещики уже перестали оказывать всякое сопротивление, стоило мне расстрелять чересчур ретивых поклонников рабского труда. И сейчас бывшие хозяева крестьян, что добровольно перешли на мою сторону, в своих же сeлах становились обычными наместниками. То есть они не могли судить крестьян, заставлять их что-либо делать и ограничивать их передвижение. Единственное, на что они имели разрешение, так это на сбор оброка. Денежный и натуральный налог собирался везде так же, как и в Борках: самые богатые платили больше, те, что победнее — меньше. Ну а те, кто и вовсе с трудом выживал — напротив, получал пособие. Но не стоит думать, что пособие закроет все потребности человека. Нет, оно лишь поможет ему в трудной ситуации, но уж точно не сможет полностью его обеспечить. Такая система позволит избежать ситуации, когда люди намеренно не захотят богатеть, чтобы на ровном месте получать деньги.
Конечно, стоило ожидать, что бывшие помещики начнут подворовывать и нагревать руки на новой системе. И избежать потерь вовсе скорее всего не получится. Однако можно их максимально сократить. Именно с этой целью пятеро помещиков, с которыми мы всё это и начинали, целыми днями катались по всем деревням и сeлам, тщательно обследуя крестьянские дворы и оценивая уровень их зажиточности. Она определялась количеством людей на двор, сколько из них детей, количеством скота и общим обустройством двора. После чего, складывая всех налогоплательщиков и вычитая из суммы бедняков, которым нужна помощь, мои сподвижники оглашали наместнику то, сколько он должен передавать денег или натурального оброка. Если же крестьянский двор пытался скрыть своё истинное состояние, то в качестве первого наказания половина их имущества переходила в собственность государства. Об этом их предупрежлали ещё до осмотра, чтобы самые хитрые успели одуматься. За второе же подобное нарушение штраф повторялся, только к тому же один взрослый мужчина со двора забирался на год принудительного труда без фактической оплаты.